Бывает иногда так – услышишь песню, и понимаешь, что пропал. Она навечно заполняет тебя, кровь в твоих венах гоняет уже не кислород, а ее звуки. Ты пропитываешься текстом, мелодией. Садишься за руль и первым делом включаешь магнитолу, выходишь из машины и одеваешь наушники плеера – чтобы слушать, слушать, слушать… Потом понимаешь, что не хватает одной мелодии в жизни. Ты, как наркоман, уже не можешь без нее обходится, но становится мало. Тогда ты ищешь другие композиции того же автора – на какое-то время помогает. На диске – 135 песен, и постепенно выучиваешь наизусть каждую из них. Появляются любимые строчки и те, которые ни о чем не говорят пока. С первых аккордов ты узнаешь любую из сто тридцать пяти и точно знаешь, хочешь ее слушать сейчас или переключить на следующую. Прогоняя диск раз за разом, в какой то момент появляется страх – а что я буду делать, когда мне надоедят все эти песни? Творчество автора не стабильно конечно, долго может не появиться ничего нового. Еще замирает сердце от любимых аккордов, но ты точно уже понимаешь – это начало конца. Как же будет сер и скучен мир без музыки, которая ложилась мягким покрывалом на твое сердце, без слов, рождающих трепет внизу живота…
И ты пытаешься растянуть предсмертные конвульсии. Стараешься реже ставить этот диск, ищешь в магазинах что-то другое, способное отвлечь внимание на себя. Так страшно потерять то, что заставляет дыхание учащаться. То, что создает отдельный мир – мир сказки, иллюзии, мечты.
Так происходит с любой страстью. Ты становишься зависим от нее, боишься потерять эмоцию, остаться пустым внутри, не суметь найти достойную замену.
Начинаешь разрывать себя на части, добавляя остроты, боли. Приправляя мясо острым перцем. Так чувства сильнее. Можно еще на чуть-чуть отодвинуть наступающую пустоту, темноту, холод.
***
Вот уже на протяжении нескольких месяцев ей снился один и тот же сон. И каждый раз, засыпая, она с неясным, еле заметным страхом думала о том, что и в этот раз проснется от холода, от стылого сквозняка, продувающего тело насквозь. В спальне было довольно тепло – система отопления работала на полную, створки окон были хорошо подогнаны к рамам, и плотные шторы не пропускали мороз с улицы. И все же предпочтительно ложиться в постель в байковой пижаме и вязаных носках. Укутавшись ватным одеялом и, для верности, набросив поверх еще клетчатый плед из верблюжьей шерсти, она неспокойно проваливался в полузабытье.
Вокруг был только лес, заваленный тоннами сугробов. Редкое стихание ветра не приносило заметного облегчения – девушка уже провела на морозе слишком много времени. Сначала чуть заметное покалывание в пальцах рук и ног только подбадривало ее идти быстрее, к теплу очага, неясно маячившего вдали. Потом конечности начали постепенно неметь, терять чувствительность. Она не помнила, как оказалась в лесу, не понимала, куда и зачем идет, а только, слепо руководствуясь желанием отогреться, старалась не сбавлять шаг, хоть в каком-то направлении, но двигаться, не останавливаться, веря, что рано или поздно доберется до спасительного тепла. Казалось, что эта сумасшедшая прогулка длится уже вечность. Холод пробирался все глубже, с каждой минутой отвоевывая по части пространства ее тела, поэтапно добираясь до желудка, легких, сердца…
Усталость наваливалась внезапно. Стоило только на секунду остановиться передохнуть, как тело отказывалось повиноваться дальше. Она прислонилась к дереву и медленно сползла в снег. Холод уже не обжигал, делаясь все выносимее. Внезапно появлялась мысль: "А зачем мне идти? Я ведь даже не знаю, куда направляюсь, и что меня ждет в конце". Тепло, неожиданно появившееся внутри, радостно поддержало эту идею: "Если уже не холодно, если уже хорошо, а с каждой минутой становится все лучше – надо остаться здесь, под деревом, в сугробе, который неожиданно оказался мягче любимого кресла возле батареи".
На этом моменте она всегда просыпалась. Не резко вскакивая, как от кошмара, а просто открывая глаза и спокойно встречая мрак комнаты. Не было паники, не было ненужных метаний – только осознание, что с каждым разом чувство холода во сне все более явное, более ощутимое. Выбираясь из-под одеяла, ступая на ковер, ощущая одеревенелость тела, она брела в ванную, вставала под горячий душ. Болезненное ощущение струй, бьющих по коже, постепенно возвращало ее в реальность. Начинался новый день этой холодной зимы. Нужно было собираться куда-то, совершать привычные действия, дошедшие до автоматизма. Делать то, что делаешь каждый день по составленному однажды расписанию. Прямо по коридору – кухня. На плите – турка с остатками кофе, надо сварить новый.
…6:30 - подъем, 7:30 - из дома, опять в никуда, в кучу лиц и вагоны... мы были когда-то с тобою знакомы...
Что закончится раньше? Эта зима или человеческое терпение?
Минус 32. Уже столько дней, что она сбилась со счету – индикатор температуры не двигается ни ниже, ни выше. Стабильность.
За мутным оконным стеклом только холод. Наверно, можно было бы пробиться сквозь толщу льда, отделяющего ее от реального мира. А пока она живет в окружении прекраснейших узоров из инея, произведений искусства, вылепленных из снега, и очень красивых людей, растративших все свое тепло на борьбу с зимой.
Она пытается согреться. На кухне горят все четыре конфорки газовой плиты. Пляшущее пламя создает такие живые, такие чувственные образы. Огонь манит, обещает долгожданное тепло, дает надежду. Так просто – нужно только протянуть руку, только встать поближе. Так просто…
Холод давит все сильней. Ну что ей стоит сделать шаг от окна?! Но она стоит, напряженно всматриваясь в заиндевевшее стекло – на деревья в ледяной броне, на километры бескрайних снегов, в ночь за горизонтом.
Минус 32. Пока температура снаружи не сравнялась с температурой ее тела, пока она еще – очень медленно – но дышит.
На одеревеневших ногах подойти к плите, протянуть руку вперед, погрузить ее в огонь. Практически не чувствуются изменения. Корочка льда начинает таять, слышно шипение падающих в огонь капель воды – они не хотят умирать, но у них нет другого выбора.
Лёд исчезает, уступая место живой коже. Нет боли, но она видит, как рука начинает чернеть и сморщиваться. Самое время отдернуть ее, но так интересно, что же будет дальше. Тем более что на самом деле совсем-совсем не больно. Или просто уже давно забыто, каким бывает это чувство.
Минус 32. Огонь поглощает ее, перебираясь с рук на тело. Наверное, можно было открыть окно, упасть в снег – прекратить пожар. Но холод стал настолько ненавистен, что она позволяет себе гореть. И не понимает – отчего же не становится теплее. Пока пламя не добирается до сердца. Пока сердце не начинает испаряться под жаром огня. И с последним растаявшим кусочком этого вместилища души она, наконец, понимает – холод был не за тем окном, а внутри ее самой.
зима –
лучшее время для самоубийства.
самоубийственного безрассудства,
пляшущего неистово
и вытекающего в словоблудство.
нет прекраснее
снежного божества…
лёд перемалывая в пламя.
истекая убого – убожество!
заставляя сгорать всех под нами…
затянуть
шарф потуже – повеситься.
оскорблять тебя – святотатство.
по сугробам январским
разметиться,
перекраивать чувства на ****ство.