Быль.
Мать не поверила сначала:
Наверно, пошутил с ней кто-то?
И вдруг она покрылась потом,
И заметалась птицей, закричала.
Проспект – как речка.
Люди в нем – вода.
Хоть заорись и хоть о стенку – лбом.
- Коляска… сын мой в одеяльце голубом?
И люди видят, чувствуют: беда…
Милиция – к вокзалам, и машинам…
Исчез ребенок. Нет его нигде.
Помочь не могут матери в беде.
Она с собой покончить вдруг решила.
Три дня, три ночи не смыкает веки.
Кроватка детская и вещи…
Сжимают мозг тугие клещи.
Ужель малыш исчез навеки?!
Как тяжелы упреки мужа…
Она – как раненая птица.
Перед глазами – лица, лица…
И узел к горлу – туже, туже.
Где мой сыночек? Люди! Люди!
Где вор, неведомый подонок?
И для чего им, Господи, ребенок?
А молоко и боль – в тугие груди.
Ребенок мой, кровиночка, сыночек!…
Где ты? В каких руках сейчас?
И длится жутким веком час.
Господней карой стали дни и ночи.
Мерещится его, ребенка голос.
Забылся к полночи супруг.
Конец. Судьбы замкнулся круг.
Кошмар такой – и дыбом волос.
Открыла двери. Холодно. Балкон.
Идет куда? Куда идете, ноги?
Молю вас, помогите, Боги!
Она идет по снегу босиком.
Согреться? В дом? В тепло и негу?
А как ребенок? Как ему?
Еще лишь шаг она по снегу.
И вниз, с восьмого, и во тьму…
И распрямилась как пружина.
Лежит раздета, недвижима
На жестком пологе двора.
Пришла спокойствия пора.
А поутру в телеэфире,
В газетах – женщины портрет.
…Как просто стать известной в мире.
Как жуток матери ответ…
И -- ни мучений, ни страданий,
И нет упреков от него…
За чью–то подлость – этой данью…
А где малыш? Нашли ль его?
Об этом в прессе - ничего…