РУБИКОН
На сердце словно камень – знак несчастья, –
что нарезает раны глубоко.
Беде везёт случаться в одночасье.
Как тут не вспомнить речку Рубикон?
В тумане берег. Тропка ли, дорога?
Она видна в пыли издалека –
в долину опускается отлого,
где заросли речного ивняка.
Но что-то в этой правильной картине
не так и, разворачивая мир,
я вижу тень рабочей гильотины
и чётко слышу чавканье секир.
Снуёт народ у плахи деловито.
Подвозят и увозят по часам.
Палач при деле. Руки моет свита –
они в крови и мёртвых волосах.
Качнулась явь. Загаженная фура,
в ней я вишу на связанных руках.
В лицо плюёт нечёсаная дура,
не попадая, пьяная, никак.
Вокруг народ, весёлый и беспечный.
Свистит нагайка: «Прочь! Посторонись!»
Остановились. Вскинулся заплечный:
«Ну, чем не путь, достоин и тернист?!»
Под сиплый хохот площади и свиты,
под свист и скрежет грузного ножа,
я захотел живым быть, не убитым,
и всколыхнулась пленная душа.
«Тампоны… Скальпель… Снова… Нить… Вяжите…
Да промокнёт ли кто-нибудь мне лоб!?»
Мир над столом в невидимой защите,
но рвёт её неистовостью злоб –
им нужно тело, бело и недвижно.
Им бы вцепиться в голову того,
что близнеца любимее и ближе,
и с кем за счастьем бегали вдогон.