Сухая плоская ворона
(смерть под колёсами, жара)
покоилась в траве газона
внутри московского двора.
Но равновесие не вечно:
и пёс голодный налетел –
и ну покойницу калечить,
таскать, трепать, – а всё ж не ел.
И жертва, словно из фанеры,
со свойством жёсткой лёгкости
моталась в воздухе двумерной
системой перьев на кости.
А местный азиатский дворник,
на мир смотрящий в лунный серп,
как будто чуял в той вороне
державного пространства герб –
и пса не гнал метлой поганой,
и птицу в мусор не волок.
И глухо бился в этой драме
времён встревоженных поток.