Оглядываясь на девяностые, «вечорочные», которые уже не вернуть как отошедшие в прошлое воды за кормой, видишь себя тогдашнего и понимаешь, что именно там и тогда ты вполне сформировался, чтобы соответствовать почетному титулу «акулы пера».
Сегодня флибустьерская романтика репортерства перерождается уже во что-то другое: запыхавшемуся потребителю новостей и рекламы некогда вязнуть в изысках «оживляжа», тогдашний же читатель прямо у тебя на глазах разворачивал в электричке метро мрачную импровизацию с интригующим заголовком «Мафиози» и погружался в лабиринт криминальных нравов.
Помню, когда я собрался на поминки убиенных киллером руководителей туристической фирмы «Валикор», чтобы нарыть чего-нибудь адреналинового, царствовавший в секретариате Юра Белоусов посоветовал оформить «гробовые». Но, увы, профсоюз таковых не выдавал, да и поминки оказались вполне мирными. Пора, когда Володя Нарбут требовал «гвоздь» в номер или «картинки с натуры» из жизни барахолки, метро, забегаловок, запечатлелась в позвоночнике ощущением близким к эмоциям, получаемым во время катания на «американских горках». Рецензию на такой «гвоздь» можно было получить даже не на летучке, а в лифте, в столовой, на улице.
- Юррр! Прочитала твое «Топором по чакрам». Ну ты даешь! – выдавала коллега из совсибирских мэтресс по поводу печатных размышлизмов на тему дедушки, зарубленного приобщившейся к восточным вероучениям бабушкой.
Сложно складывались судьбы наших героев, героинь и профи, поставлявших информацию для криминального чтива. Две прокурорских работницы - героини «документальных детективов» попались на взятках, и дальше уже о них повествовалось, как о персонажах отнюдь не героических.
Самый загадочный феномен тогдашней «вечерки» - появление на свет могучей кучки «мастеров бестселлера» и их непосредственных внутриредакционных фанатов и оппонентов подпитывался все той же детективоманией, склонностью к экстриму, желанием «зацепить» читателя за живое если не сенсацией, то острым сюжетом. Оттарабанив на репортерской пахате, неутомимые энтузиасты засиживались в пропахших куревом и пивом кабинетах, чтобы продолжить славную традицию Александра Дюма, подвалами печатавшего мушкетерские романы в парижских газетах. Взявший на себя роль литературного арбитра Виктор Русских, сравнивая Александра Черешнева с Чейзом, ставил Саше более высокий балл. Сквозь театральные кулисы редакционного совета пробивалась к сегодняшнему московскому признанию наша Француаза Саган постэммануэлиевской эпохи Ирина Ульянина. Юра Белоусов грезил ремейками Стивенсона, но как человек, который умеет не только слова к словам лепить, а и что-то делать руками, обматериаливал свои фантазии в моделях корветов и галеонов. Борис Кудасов написал «женский роман». Борис Дубинин – что-то боевиково – детективное, с чем и перекочевали оба по-глебовски кротких Бориса в «Советскую Сибирь», нарушив гордое одиночество во всех жанрах состоявшегося Ролена Нотмана. В эти же годы продолжал творить и фантаст Олег Костман, уже известный публике по повести «Ошибка дона Кристабаля».
Тем временем, не претендуя на лавры Агаты Кристи, скромно трудилась на ниве судебно-кримнального очерка Ирина Тимофеева. Впрягся в эту же лямку и немало поведал о нравах и разборках местной братвы Илья Инзов(его стихи в колонке дежурного редактора убедили, что и юноша с повадками Доктора Ватсона не чужд лирического порыва). Иронические вирши «Пивного клуба» Володи Нарбута и записки истинно народного Барсукаева(Владимир Кузьменкин) изящно довершали картину крестового похода за читабельностью. Нешуточно штормило начинающих-вновьприбывающих. Какими предложениями печатно выражаться? Длинными? Короткими? «Дэтэктивом» кого удивить или очерком о нравах городских «нахаловок»?
Вот такие они были те времена, когда жабры ныряющей в гущу событий стилиста-сюжетотворца омывали соленые воды девяностых-додефолтовских. Сумасшедшие. Суматошные. Яркие. Можно было прожить их, понять же – почему они были такими – вряд ли возможно. Это тогда на двери тридевятого кабинета в тридесятом углу ещё можно было увидеть табличку «литературный сотрудник», в редакции газет запросто приходили колдуны и ведьмы-экстрасенсши, зарплату выдавали в ничего не стоящих миллионах, а в секретариате поговаривали о том, что надо бы обзавестись оружием(хотя бы газовым). Собственно говоря, тогдашняя «криминальная журналистика» и оказалась неким «газовым оружием»-выпущенное под угрюмо-бормочущие синхроны низкопробных бевичков пахнущее «жареным» облако, в котором все же различима героическая фигура принюхавшегося к миазмам человеческого дна «грязекопателя». Это было время, когда любой двутумбовый редакционный стол грезился «бальзаковской мансардой», а уходящий на задание репортер ощущал себя почти что Эженом Сю или Всеволодом Крестовским. Взрыв творчества. Рождение сверхновой. Обновление. Существенная деталь. Все, что писалось в те времена и до сих пор пишется Сашей Черешневым(Духновым), Ириной Ульяниной, другими, не столь успешными, - есть плод индивидуального творчества. Как и вся газета «Вечерний Новосибирск». Эксклюзив. В то время, как многие сегодняшние громкие имена создаются коллективно. Домохозяйку- на обложку, бригада литнегров – и пошли стряпать романы. С таким же успехом «выпекаются» и муляжи газет- благо Интернет под рукой. В том, что «вечерка» стала самой литературной из новосибирских газет – и перст судьбы и ее «самость». В том, что в ней вслед за раскрытием «зон молчания» в столицах зарождались традиции новой журналистики расследований – школа, какой пока не дают журфаки, пушистенькие выпускники которых «учат» нас, матерых, тому, что народ, мол, устал от «чернухи».
Юрий ГОРБАЧЕВ.