В неге, в бережи хранится в сердце всё, что связано с детством.
Вот лежу я в деревянной кроватке-качалке, через её переборки ясно вижу обои на стене и бабушкину руку в синих жилках, – бабушка колубает кроватку и поёт песню...
О моём рождении она часто рассказывала. Я так спешила увидеть свет, что родилась на два месяца раньше срока. Маме и бабушке пришлось дуть мне в уши, чтобы я заплакала. Я была маленькой, как кукла, и спала на подушке...
Сколько помню себя, всегда рядом со мной была бабушка, Евдокия Алексеевна Чуракова. Вот она, как обычно, шьёт – обшивает всю деревню, и в комоде один из ящиков полон моими разноцветными платьями, сшитыми её руками. Стучит машинка, я сижу рядом и тяну красивую цветную ткань, смётанную на живую нитку – помогаю. Мне три-четыре года. Иногда бабушка позволяет покрутить ручку швейной машинки, а позднее – и нитки на шпульку навить, и нитку в иголку вложить. "Шей да пори, так не будет пустой поры", – вздыхает бабуля, если приходится что-нибудь пороть или переделывать.
Шитьё сопровождается пением русских народных песен, и я от всей души ей подпеваю. Мы поём "Златые горы", "По Дону гуляет", "Бывали дни весёлые", но самая любимая наша песня – о девушке-сироте:
Уродилася я
в поле как былинка,
Моя молодость прошла
на чужой сторонке.
Лет с тринадцати я
по людям ходила:
Где качала я детей,
где коров доила...
Кажется, это бабушка поёт о своей юности, о своей судьбе...
Бабушка Дуня (в девичестве Торхова, а предки её по матери были Косцовы) родилась на ГОре, то есть в деревне Гора, что лежит немного выше нашей Мокричихи. Из таких вот деревушек, стоящих вразброс, доныне состоит большое некогда село Кургомень.
Родилась бабушка 14 марта, в день святой Евдокии-плющихи. Накануне -- день Василия-капителя, и уже вовсю «бежит с потоку» – так называетя поточник – водосточный жёлоб под крышей. Сверкают на солнце разрывчатые струи, плещут на крыльцо, и бабушка называет свой день Евдокия-плескунья. Впрочем, и само слово плющать означает "капать", а сосульки раньше звались плющинами. "Евдокия погожа -- всё лето пригоже!"-- радуется бабуля, а вешний день -- что ласковое слово. Старушка выходит в валенках на крыльцо, опираясь на палку, после метелистой зимы радуется теплу и свету. Такой я её помню: с волосами, собранными в аккуратный узел – кутишку. На голове – жёлтый клетчатый платок – шаринка, завязанная узлом у подбородка. Бабушке шестьдесят лет.
Сильно болят ноги, скованные ревматизмом, но никогда не увидишь её грустной, никогда не жалуется она на судьбу. "Кто в радости живёт – того кручина неймёт!" – любимая её поговорка. Хотя, знаю, лежит на сердце у неё боль, несравнимая с болью физической, ведь потеряла она взрослого сына. Всегда вспоминает о нём с любовью. Какой Васенька был умный, да как любил в лес ходить: "никогда уж там, бывало, не окружается". Каким он был весёлым и красивым парнем. "Да застудил голову, оттого и помер. А детей своих, - сетует она, - мне и маленьких-то мало видеть привелось: я ить всё в роботе да в роботе. Когда мати твоя в зыбке качалась, водилась с ней моя мама Парасковья Филипповна. Я домой приду, чтобы робёнка пососить, а мати мне: "Иди, иди, девка накормлена".
Бабушка Дуня говорит, что здоровье своё ухайдакала, работая в войну на лесозаготовках. Живёт только на таблетках – так болят застуженные в болотной воде ноги. "Вот до чего дожила, совсем невладима стала", – говорит она. "В войну порато тяжело приходилось. Голод был. Сёстры, бывало, увидят: мышь бежит по полу, так обе к ней и кинутся, ловят. Ничем товды не брезговали, и ворон ели, и траву всяку. Собирали для фронта одежду, зерно, овощи, что выращивали – а уж сами кое-как перебивались..."
Но ветры не выстудили бабушкину душу. Никогда не услышишь от неё грубого слова, даже голоса не повысит, если разбалуюсь. Велит мне: "Бобушки собери!" или: "Гамаши надень!", а я и не подумаю. Бывает, кота за хвост таскаю, или ягоды с чайного дерева, что растёт в углу, ем втихомолку. "Непослухмянна!" – вздыхает бабушка. Всегда она занята делом, а при этом то песни поёт, то истории из жизни рассказывает. Словно музыку, слушаю я милую сердцу деревенскую речь, впитываю старые слова, чтобы потом забыть их... Но однажды опять вспомнить... На каждый случай у бабушки – своё присловье. Очень любит она порядок, и если я что-нибудь потеряю, наставляет: "Подальше положишь – поближе возьмёшь!" "Акуля, что шьёшь не оттуля?"– подшучивает она над собой. – Дак я ведь ещё и пороть буду!» Или запоёт частушку:
Шила милому кисет – вышла рукавица.
Меня милый похвалил: "Какая мастерица!"
Рукодельница она непревзойдённая. Да и не диво, ведь, по рассказу мамы, её прабабка была золотошвейкой, расшивала платки золотыми и шёлковыми нитками. Образование у бабушки – всего полтора класса церковно-приходской школы, но пристрастилась она читать книги, которых дома целый шкаф, да ещё "Роман-газету" почтальон носит. Прочитает она роман, а потом идёт по гостям, пересказывает его неграмотным старикам и старушкам.
Иногда бывают и смешные моменты. Вот читает она Жюля Верна "Десять тысяч лье под водой": "По ночам его мучили комары." "Что такоё? Какие же это комары на подводной лодке?" Перечитывает ещё раз. "Не комары, а кошмары! А я-то думаю, что за оказия!»...
*Колубать кроватку - качать;
Ухайдакала - потеряла здоровье;
Сосить – кормить грудью;
Кисет – мешочек для табака;
Непослухмянна - непослушна.
На фото: моя бабушка - Чуракова Евдокия Алексеевна.