в шестнадцать мысли были чище, образы ярче
косы были такие что можно было подпоясываться
тоже врала и любила но как-то острее, яростней
давала обещания - все забыла, ножи с собой таскала -
хотела казаться опаснее. слушала, говорила, судила,
местами могла быть бесстрастною, но чаще все выходило книжно.
берегла невинность и выпустила.
косы по-беспризорничьи острижены,
письма из дома то потеряны, а то и выброшены
еще
назвала себе демонов полные огромные комнаты,
между ними на порезанных ножках танцевала, сама у себя гостила,
кровоточила, лезла целоваться,
топтала, рвала, жгла, душила,
писала, но сплошь дрянь - света не хватало все время.
потом казалось удалось - ничего не осталось,
и время кормится с моих рук и вся эта шипящая туша усталости
хотелось никому не достаться, отрезветь насовсем,
иногда получалось выходить из дома до полудня довольно бодро
а иногда приходилось стараться не развалиться посреди чьей-то гостиной
но все эти белые пыли, пары винные, квадратики света
лекарские принадлежности, мерзкий задор
а потом
в очередной раз жалостливо вместо "извини" я тушу об себя сигарету
и все жуткие истории превратились в были
а мы так и не были друг у друга
так и не проснулись рядом
не попросили
и мне уже не шестнадцать
меня выгнали со всех работ, приличных обществ, бодрых пионерских отрядов
и что-то там про лезвие ножей что не острее твоего взгляда
не надо продолжать оглядываться. все что от меня осталось твое,
но мне такого хлама и дряни
и самой даром не надо.