Это было странное место. Оно было живым, оно было наполнено болью разбитых снов и осколками утраченных надежд. Оконные рамы были пусты — стёкла витражей тоже валялись на полу, теряясь среди других осколков… осколков чужого счастья. Несбывшегося или потерянного — уже не столь важно. Эти стены держали на себе… вернее, они сами держались на непролитых слезах. Слезах тех, кто потерял свои сны… Это, наверное, было страшное, жуткое место, но там не ощущалось ни страха, ни ужаса. Оно манило, не отпускало, оно было живым, оно заставляло переживать всё то, что пережили прежние обладатели этих осколков. Забвение забирало у них болезненные крупицы памяти и приносило туда, выкладывая на полу замысловатую мозаику. Купол был стеклянным, прозрачным, для того, чтобы солнечный свет кидал блики на разноцветные обломки. А, может быть, для того, чтобы кто-то сверху как в калейдоскоп наслаждался безумными картинами чьего-то детства, юности или другой поры жизни, в которой могли присутствовать радость и безмятежность. Тот, кто попадал туда, никогда не возвращался. Любой, оказавшийся там, сам рассыпался на кучу разноцветных обломков. По стенам прыгали зайчики всевозможных цветов.
Мне часто снилось это место. Там царила какая-то обречённая умиротворённость. Я стояла и любовалась мозаикой на полу, часто забывая, что кто-то захлёбывается безмолвным криком, теряя очередную мечту. Я любовалась бликами на стенах, часто забывая, что это отблески чьих-то страданий. Я любовалась безоблачным небом, часто забывая, что для кого-то сверху это всего лишь игра.
Однажды, забывшись, я сделала всего один шаг… и почувствовала, как осыпаюсь мириадами разноцветных осколков…