Она жила как-будто понарошку
Средь тополиных вьюжек и забав.
И лакомилась крошечной морошкой
И плакала в размашистый рукав,
Рассказывая звёздам пышнотелым,
Заступницам любовничьих утех,
Как по словцу, всенощно и вседенно
Намаливала этих или тех,
Чей век в своём лазоревом начале
Как пастушок слепой сладкоголос,
И хрупок от фарфоровых печалей.
И нежен от нахохлившихся роз.
Над ним висит опала и угода,
Он скалится младенческим зубком,
Тая в крови гремучую породу
И мятный леденец под языком.
А те и эти… только узелочки
на кружеве его льняных одежд,
Где вызревает ягодою сочной
Тысячелетья нового рубеж.