Стучал,
темп задавал -
Черни и Гайдна для лоботряса мелкого,
мучающего ф-но.
Ему было дано
щёлкать секунды белкой,
марши вышагивать
и подгонять этюды,
полёт прелюдий
за крылья придерживать;
музыки магию
поверять не алгеброй,
а хлыстом механики.
Истуканом бездушным
век простоял, талдыча
в деревянном величии
свои неизменные скучные
виво, аллегро, ларго,
пока не накрыло стягом
свастиковых колёс
белую ночь.
Вот где он смог помочь -
мерным своим дыханьем
в лёгкие всех, кто слёг,
чётко дышал, и город,
хоть и по швам распорот,
слушал - и слухом жил.
Пульс метронома
тех, кто на грани комы,
не отпускал -
времени кровь толкал
к освобожденью,
к синим прозрачным дням
оттепели весенней,
чтобы
больше ста двадцати пяти грамм
суточный хлебный ломтик.
Для истончённой плоти
треск метрономных капель
голосом жизни стал.
Помнит израненный камень:
здесь метроном иначе -
по-ленинградски – плачет,
стынут в горестном каче
дерево и металл.