Когда один из них проходил по селевкийской
рыночной площади, в час вечерних сумерек,
в облике высокого, безупречно прекрасного юноши
с блаженством бессмертия в глазах,
с благоухающей чернотою волос,
то прохожие взирали на него
и один другого спрашивал: кто это,
грек ли сирийский, чужеземец ли. Но некоторые,
вглядываясь с большей внимательностью,
начинали понимать и отступали в сторону:
и пока он растворялся под колоннадами,
смешиваясь с тенями, с огнями вечерними,
направляясь в квартал, который лишь ночью
оживает в оргиях и потасовках,
в каждом виде пьянства и разнузданности,
раздумывали, кто же из Них всё-таки
и для какого сомнительного удовольствия
снизошёл на селевкийские улицы
с Благословенных Святейших Чертогов.