Валентин Павлович Провоторов - мыслитель-мистик.
Хочу представить широкой публике несколько стихотворений из романа в стихах "Часослов Мандарина"
Валентина Павловича Провоторова. (1936 - 2002)
"Я думаю, что наиболее потаенным, необыкновенно значительным и гениальным мистиком был Валентин Провоторов (о нем как-раз меньше всего известно). Он работал с глубочайшими пластами традиций..."
/Юрий Мамлеев/
Валентин Павлович Провоторов родился в Москве в 1936 году. Выпускник историко-филологического факультета Московского городского педагогического института имени Потемкина. Работал в школах Москвы, в Минпросе СССР, сотрудник одного из институтов АПН СССР. Жизнь, однако, постоянно связана с поэзией, живописью, литературой. Сильное влияние оказала встреча с художниками-космистами из группы «Аравела». Был близок с рядом московских мистических кружков, в том числе с кружком «На Южинском» через писателя и философа Ю.Мамлеева. Однако сохранял независимость не столько, впрочем, из принципов, сколько из желания не потерять работу. Занимался проблемами медитации, возможностями синтеза разных школ. В последние годы жизни много внимания уделял экологической теме.
Валентин Павлович ПРОВОТОРОВ – мыслитель-мистик. По образованию историк, по профессии – психолог, педагог, по призванию – поэт и художник. В 1960-70-е годы он входил вместе с Евгением Головиным, Юрием Мамлеевым, Гейдаром Джемалем и другими в знаменитый мистический «кружок на Южинском».
Провоторов практически неизвестен широкой публике. Чем это вызвано я не знаю, но его стихи мне очень нравятся, хотя говорят, что это "чёрная мистика". Впрочем , судить каждому в отдельности.
"...Любые стихи отражают взгляд на исскуство,
как на магию, в буквальном смысле этого слова(выделено автором).
Любое стихотворение с этой точки зрения, когда оно сложилось, спелось,-
есть заклинание и как таковое несёт в себе силу и свою индивидуальную метафизику.
Это магическое зеркало, показывающее временное событие на фоне Вселенной."
/ Валентин Провоторов/
ОТРЫВКИ ИЗ РОМАНА В СТИХАХ "ЧАСОСЛОВ МАНДАРИНА"
***
Я тихоня, грустыня. Люблю без ума
повернуться несмело и таять, сомлев.
жирной женщиной мрачно склоняется тьма -
так бывает интимен над жертвою лев.
Это кто же? Зачем? Беспокоить нельзя!
Пусть она укатает меня насовсем.
Я тихоня, грустыня...По краю скользя,
сладко тьма нависает, как с булочки крем.
Вот уже у ребристого синего дна,
уцелован, измят и блаженно плодущ,
я лежу, вспоминая, как дышит она,
Что за странная штука? Не ком, не цветок -
алый, яркий, исторгнутый в Вечность росток?
...
По прихоти я одинок,
по похоти всем доволен,
и платит мне тёмный бог
своею свободной волей.
Двойник мой виден слегка,
но грозен своим размером.
Качает внутри тоска
его от химер к химерам.
Разбить бы плоскость стекла,
пожить бы с собой умильно,
но воля восстать смогла,
а ужас изжить бессильна.
Я полночи с дрожью жду,
не верю словам монаха,
и явственно жизнь в цвету
походит на Душу Праха.
***
...В малиновой феске шастает
рассвет, принимая смену,
персидские сны глазастые
тускнеют и тают в пену.
Мигает мне ночь невесело -
она не желала зла мне.
Со мной бы весь век чудесила,
но день нависает камнем.
Завязки на маске прочны ли?
Я снова лакей в палаццо.
Дивятся друзья порочные,
как любо мне в нём кривляться,
как ловко по ложам выспренным
и мелким мотаться дырам...
Люблю не совсем, но искренно
быть собственным антимиром.
***
*)Не устанут тающую тискать,
звонко бьют о медную посуду,
а она не знающим, не близким
доверяет истины Оттуда.
А она сама себе апостол,
потерявший на небе мессию.-
Ей бы быть круглей и ниже ростом,
а ему ловчее и красивей.
Но на крик молчание вселенней,
воспаря, аукнешся ничтожней,
телеса охрипли от мучений,
прорастает истинное ложным,
а когда дряхлеет в купе зелень
и обман отряхивает нищий,
в небесах пропархивают цели
и душа растёт на этой пище.
***
*)Как ты легко разметалась в хрипе
всей кучей ног обнажённых в скит!
Желанье буйное, нега, гибель,
познанье, пламя и мрак - Лилит!
На дух дохнёшь и свечой желтушной
в последнем вопле сотлеет маг
Дави стогрудьем своим жемчужным,
вонзай в межлобье, как пику, стяг.
Глазастой раной увижу в призме
- ведь я иначе прозреть не мог -
что стала жизнь кривотолком жизни,
в твой заголённый ползя адок,
что я, стеная и тая лужей,
от ямы в угол спешу за ней,
и тьма двойняшек моих наружу
твой кислый жадным выносит клей.
***
*)Пора безысхдно мглиста,
дыханий исток иссяк,
лишь блещут, как звон мониста,
голодные сны бродяг.
Ты пальцами странно крутишь,
мерещится синий дым.
Выходит из лампы кукишь,
а ты объясняешь: "- Мим!"
По этой модели гномы
его для тебя скуют.
Уйдёте без слов из дома
по росту искать уют.
Не будет блуждать дорога
и жажда томить в песках:
всего накидает много,
да только не в тех мешках.
Жизнь тебя тихо схоронит,
но вместе с тобою мим
всё будет ловить в ладони
редеющий синий дым.
***
*)Женским ногам поклонятся по рабски
с детства привычно. Их тёмный Магнит -
тайное тайн манускриптов арабских,
вечная бредня маньяков - Лилит.
В тяге извечной душа преуспела
зелье от них принимать, трепеща,
с дрожью следить их подпольное дело,
стлаться под них, словно полы плаща.
Топтаный радостно, спросишь, не рок ли,
вечно при них отбывая посты,
так и не вычитать их иероглиф,
не научиться их кликать на "ты"?
Что же? зато по кладбищенским складам
будет земля, как грехи, мне легка,
будет всегда надо мною и рядом
тяжесть и хрупкость Её каблука.
***
Невольница-ночь торопится
Младенцев насытить плотных,
Густеет в сосках сукровица
И льется сквозь них щекотно,
И катятся в мрак булыжники —
Громоздкие страсти-духи,
Плюют и узорят книжники
Внутри огневой старухи.
Приставить бы выше лестницу.
Упруго стрелу налучить,
Взобраться, присесть и свеситься,
Нацелясь на Верный Случай.
Пусть нижние пляшут в мании!
Я, серый и тихий с виду,
До дна оближу познание
В зеленом пупке Изиды.
***
*)Я где-то тайно монголоид,
хотя забит и съеден конь.
Гримировать меня не стоит -
сложите лучше, как гармонь.
Колдун приедет в красной кепи,
в гармонь легко войдёт игла,
и полетим над чернью степи
на крыльях чёрного орла.
Старик припомнит заклинанья,
орёл, как скрежет, кинет зов -
во тьме проступят очертанья
умерших в криках городов.
Увижу в слабости минутной
из дали будущих времён
Руси весёлой и беспутной
последний выстраданный сон.
***
*)Укутаны трауром фрески -
страницы таинственных книжек,
маячат в уме арабески
забытых вселенских интрижек.
В заброшенном тихом Соборе,
где сумрак зловеще и гуще,
так жутко в ребячьем задоре
подглядывать тени Грядущих.
Внутри гул и эхо незнанья,
в глазах звездопад гиацинтов,
в их гроздьях сквозят полыханья
туманных огней лабиринта.
Слабея прохладой нездешней,
слагается тело в растенье.
Истаять старается прежний
в опаловом грустном свеченьи.
Но в радужной пляске пляске прелестной,
из тьмы воздымаясь под своды.
взрывается мукою крёстной
развёрзтая бездна свободы.
И всё! Где же новые грани?
Где хмель подступающей битвы?
Лишь судороги тихих рыданий
на дне удивлённой молитвы.
***
*)Я теперь хочу тебя потрогать -
больше ты нутром не суетись!
Пусть невнятно шамкает дорога,
проводком обматывая высь...
Жутко жить в коротком интермеццо,
в вечно неустроенной душе.
Не помыться толком, не раздеться,
впопыхах любить "а ля фурше".
Вдруг придут и спросят в глупом раже,
- Мало ли на свете разных дур! -
что ты в ней, в своей бессмертной нажил?
где добыл последний гарнитур?
Я теперь хочу тебя потрогать,
разбудить уснувшее тепло...
Ведь не сразу было так убого!
Что-то там плясало и цвело...
***
Люблю я пустынные гулкие улицы
из домиков ярких, узорчатых труб,
где в каждом за ставнями в кресле сутулится
какой-нибудь вежливый, маленький труп.
Идёшь, в тишину возглашая приветствия,
и чуешь в спине шевелящийся слой,
и знаешь - уже набухает отверстие
горячей и яркой, как свечка, стрелой.
Есть в ласке её обнажённая логика,
когда ожидаешь её позвонком:
не падаешь, просто ломаешься с окриком,
на взмахе за землю цепляясь носком.
И в этой весёлой мистической шалости,
мгновенной и точной на стыке времён,
в безвременность кинешь житейские малости
и мирно в свой кроткий отправишься сон.
“Что скажи нам – мандаринам –
Сытым властью полным чином
Что нам более любовно
Как в такой вот день весенний
Вне холодных дуновений
Любоваться прудом логом
Петь смеясь писать духовно
Звон за звоном слог за слогом”
..............
В черных балках трикратно кличут.
Варки плещутся жижей спелой.
Снова время искать добычу
с грешным, сонным и вялым телом.
Есть заклятье: заснут соседи.
Охнет муж, погружаясь в сажу.
Ты во влажном и тихом бреде,
содрогаясь, удобней ляжешь...
Знают трое о тайне ада.
А тебе, без креста, полезно.
Нам не душ и не блуда надо —
только верных имен из Бездны.
********
А вчера в этот флигель, где ночью не спали,
постучали и грубо сорвали замок,
суетясь, потащили из мрака детали,
бултыхнулись с кроватью о скользкий порог.
Я стоял, навивая себя на полено,
предвкушая, как выдам, лицо накреня,
и стоногость бессильных твоих манекенов
выползала навстречу слюнявостям дня.
В них еще колыхались свеченья и стуки,
вещи множились, словно на крик петуха,
и казалось: недобрые жесткие руки
жадно мнут и копают во мне потроха.
* * *
Такой большой городишко
с небольшим количеством змей
имеет пожарную вышку
и две арифламы на ней,
и гуляет пожарная в шортах
с очень странной линией ног,
и глядит: не видно ли черта
или просто какой-нибудь рог.
А на улице пляски и громы,
маскарад от утра до утра,
и напрасны картинные стрёмы,
соблазнительный выверт бедра –
Лишь бабуси одни в окошках
глаз не сводят с ее лица —
интересно им, будет ли крошка
хром и рыж в своего отца.
* * *
Пошутили, сплясали бы, спели-ка,
с палачом собирая костер!
Чайки так раскричались у берега,
словно хор самых нежных сестер…
Буду кучером виться над козлами,
в небеса устремляя глаза,
и огромными яркими космами
сам свои прославлять чудеса.
Чуть помедлю клубами у грани я,
вдруг скручусь и исчезну, как мгла.
И очнутся внутри трепетания
непонятного цвета крыла.
Мир замрет, отдохнет и аукнется,
ваши волосы дыбя едва,
а на площади просто обуглится
над кострищем моя голова.
* * *
Вечно рвемся, вечно тянемся далёко мы,
а за хламом и холуйством нищеты
переулки пересыпаны намеками
на житье без полоумной суеты.
Там в решётках много знаков понаковано.
Прочитать бы! Разобраться бы суметь!
Повстречать в подъезде грамотного клоуна
или крепче из решеток сделать клеть!
Чтобы больше уж не выдти и не маяться,
созерцать на стеклах радужную пыль,
быть уверенным: коварная Лукавица
в эти щели не просунет свой костыль.
* * *
Пусть всё сбудется, как назначено,
как изжаренный выдал воск!
Приневоль и во мне не начерно
вскипятить студенистый мозг.
Приневоль обернуться лаковым
свой вишнёвый слюнявый рот,
не позволь очертиться знаками,
спрятать суть за подвывы нот.
Будут дивны твои предвестия,
словно блики внутри стекла:
будут плавно ползти созвездия,
огибать силуэт угла.
За углом подвернётся чучело,
бледной розой мелькнёт чалма...
Вспыхнет яростно всё, что мучило,
и настанет Покой и Тьма.
* * *
Ты очнешься в сфере звенящей,
будто первым разбужен днем,
а снаружи твой сор уходящий,
торопливо засунув в ящик,
понесут в перегной и на лом.
Все, что тенью звало за угол
или било тревогой в бубен,
породнится. — Твоей заслугой
будет мир у обиды куплен.
И твоя последняя ряса,
и разорванность связей в прошлом
обернутся нелепым плясом,
неким странным с бредком рассказом
или просто засохшей вошью…
конец 60-х из сб. "Часослов мандарина"
* * *
В черных балках трикратно кличут.
Варки плещутся жижей спелой.
Снова время искать добычу
с грешным, сонным и вялым телом.
Есть заклятье: заснут соседи.
Охнет муж, погружаясь в сажу.
Ты во влажном и тихом бреде,
содрогаясь, удобней ляжешь...
Знают трое о тайне ада.
А тебе, без креста, полезно.
Нам не душ и не блуда надо —
только верных имен из Бездны.
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ (1960-80 гг.) 1.
***
Спрячь бубен резкостей. Не надо,
как четки в лоно, сеять смех -
спасут парадные не всех,
в кого не ломится досада..
За стенкой сток вонючих взглядов
и равнодушный мокрый снег
и тухнет бывший Дом Потех,
и жрет гнилую зелень стадо.
За стенкой пляшет мрак бесплодный:
кому там ритм и стих свободный?
Кто маете ответит "Нет"?
Там только, вихрями чревата,
теней пузатых буффонада
прогнать пытается рассвет.
2. НАПРОТИВ
Ночи никли Пьеро, млели запахом кашек,
возвращались назад в сень вчерашних лучей -
там за мутью стекла у фарфоровых пташек.
мягко тень не могла спрятать трепет свечей.
Чьи там руки в ногах волховали и флигель
чьё блаженное "ах " делал эхом пустынь?
Вились струи ОЖЕЯ, в утомительном тике,
гасли свечи, коптя рой сплетенных богинь...
Но одна, протянувшая пятки паркету
и окна просверлившая радужный пот,
сумрак прядей свила с умирающим светом
и доверила глади бесформенный рот.
***
Выскребли на пне полоску крови,
и вполне доверенные совы
вспоминали прежние любови,
убеждали мир в значенье слова.
Ночь пестрела прелыми глазами,
дух тяжёлый вниз от стройки вился.. .
Заяц заикнулся об Исламе..
Месяц в небе тайно обнажился...
А потом пришла пора погромам -
лес обряк и вляпался во что-то:
съели дятла, вымазали гнома,
кем-то долго ухало болото.
Хорошо подать себя за зверя!
Хорошо: разделся и наружу!
— Но в норе надёжнее теперя
хоронить изысканную душу.
4. МОЖЕТ БЫТЬ Е.Е.
Любовь изображение разила -
сама, себя в истлевшей позолоте...
Что было силой резвою красиво,
расплатой лжи неправедной приходит.
И ангелы - их вкруг нарисовали -
и громкий бой по лупленному тазу
нам сцену не ведут в пустынном зале
и веры нет, что вырвемся с экстаза.
***
Она уже не красится Свободой:
мистично ждет привычного конфуза.
Не жмут ее, не просят на работу,
а есть еще огонь и бездна вкуса.
И вот последний акт, смешной и ловкий:
Любовь себя изводит не жалея,
уходит умереть в чужой кладовке,
не сняв ретузы и оставшись феей.
Выносили йоги листья мяты,
в полотенцах клали на пески,
поднимали позами подмятых,
полоскали дыбами мозги.
Выскочил гнусавый гегельянец,
захотел помочь и превзойти,
но Она ответила на танец
грустное и чёткое "Уйди!"
Было с ней в песках теряться трудно,
сохнуть пемзой в серой кутерьме,
городов не помнить многолюдных,
хоронить обидное в уме.
Мятой пахнет тихо и сердечно...
Набухая памятью, осклизнь!
Забирайся радостно на вечность
сбросить в пропасть серенькую жизнь.
***
Хотелось бы светлых отпусков
от мрачных и злых заныров,
но наверх порваны пропуски,
а время глядится в дыры.
Вертится лестница-скважина,
вопишь, что тебе потешно,
взбухает и льется сбраженно
дебелая наша грешность,
а там, где мы носом шмыгали,
где был в умиленье жалок,
подьячие, пузо выголив,
лежат.на губах фиалок.
От плеши до ног обвешенны,
себя не деля от Блага,
копаются в нежных женщинах
с соленым, как вобла, смаком.
Их помнишь как ночи обысков:
упырь перед ними - телка!
Не надо пиров и отпусков.
Влезай на свою метелку...
***
Во сне я мчался юн и прям,
не ползал: "Господи, спаси мя!".
Проснулся - жизнь сует к губам
пустое старческое вымя.
Как череп, глух и слеп рассвет,
похмелье дрожью мучит тело,
и нет на площади примет,
чтоб Та, одумавшись, пригрела.
Я молча выплюну сосок
и улыбнусь остатку плода -
ведь это я узрел в глазок,
как ты любила Антипода!
Найдём развратнее маршрут,
слизнём вдвоём потёки мёда,
а наверху пускай блюдут,
коли блюсти пришла охота.
ГИМН
Чтоб завтра не вспомнить вчера,
в фаланстерах дружно восплачем
и купим вещички на сдачи -
не всем же тесны номера.
и как не бездомен уют,
мы сыты и ходим в галошах,
прощают нам сны и дебоши
и на ночь подстилку дают.
А морды, что дразнят – не мы!
Им там пробуждение горько…
О, Боже, разжиться бы только
объедками духа взаймы!
_______________
Стихотворения отмеченные *) были напечатаны в " Московском эзотерическом сборнике" за 1997 год.
P/S Если у кого-то есть стихи Провоторова, просьба прислать мне на мыло.