Жили-были двое существ. Одно совмещало бытность свою сказочником и поваром, специализировавшимся на итальянской кухне, преимущественно на пасте. Другого звали Губка.
В один день они встретились и сразу же завели себе привычку общаться. В соответствии со своим амплуа говорил в основном Сказочник. Он рассказывал о далеких странах, удивительных приключениях, заморских опасностях - помните, как у Снусмумрика Янссон? - "он играл песни о приключениях, о счастливых избавлениях и величайших сюрпризах, а потом песни о дожде и утренние песни". Вот так и тут. А Губка слушал, точнее - слушала ( "губка" все-таки слово женского рода) и усваивала.
Одной из центральных идей в рассказах, которые звучали из уст Сказочника, была идея о некоей сущности, типа суккуба, которая может возникнуть. Помните, как у Пелевина? - "просто эта гексаграмма мне пять раз выпадала.— Как интересно. И о чем она? — О колодце. О том, что существует некий колодец, которым можно пользоваться". Так вот, говорил Сказочник, эта сущность - это такой зверок, который заводится внезапно и незаметно, как мышка. Помните, как у Карлсона? - "мыши заводятся незаметно. Твоя мама только обрадуется, если вдруг, откуда ни возьмись, в доме появится маленькая нежданная мышка. - Он объяснил Малышу, как было бы хорошо, если бы они поймали эту нежданную мышку..."
В конце концов так и произошло: наслушавшись рассказов Сказочника, Губка в один день поймала себя на мысли, или даже на мысли, материализовавшейся до факта, что когда они идут со Сказочником по улице или сидят, например, в кафе, то рядом с ними толчётся, топчется и путается под ногами некое существо. Она поделилась своими наблюдениями со Сказочником, и тот подтвердил, что случилось именно то, что и ожидалось - появился этот самый зверок. "И теперь, - вещал Сказочник, зорко следя за всеми четырьмя сторонами света вокруг себя, - теперь надо холить и лелеять этого зверка, оберегать его и не подвергать ничему такому, - но нам очень повезло, что я - специалист по итальянской пасте, потому что зверок этот больше всего на свете любит макароны".
Так начался Период в жизни Сказочника и Губки - они стали заниматься зверком, которого надо было кормить, развлекать и прочим образом обихаживать, чтобы он не загнулся. Сказочник готовил у себя дома и приносил на прогулки блюда из макарон; обычно это были спагетти, которые он то мелко рубил, то оставлял длинными, щедро сдобренные соусами, приправами и прочими кулинарными инсталляциями, чтобы зверку было нескучно лакомиться. А иногда была и просто вермишель, но вермишель вермишели рознь, а у Сказочника она была несравнима с тем, что обычно понимается под словом "вермишель".
Жил зверок, как водится, с Губкой, но все время стремился увидеть Сказочника, потому что таких макарон, какие выходили из-под ножа этого повара, никто не мог приготовить, даже Губка, которая, получив от Сказочника краткое руководство по приготовлению макарон, потчевала зверка и спагетти, и "гнездами" из яичных макарон, и "ракушками", и "рожками", и "спиральками" и какие там еще бывают виды.
Потихоньку зверок рос, жирел, становился все более сильным, гладким и довольным жизнью, и уже не так пугливо прятался под ногами Сказочника и Губки, как на заре своего существования. Гуляли они теперь всегда втроем - Сказочник, Губка и зверок, а когда приходило время разбегаться, зверок сразу же начинал считать время до новой встречи с возможностью наесться волшебных макарон, которые Сказочник исправно приносил ему каждый раз, когда было ясно, что - пора.
Зверка пасли, как золотое руно, водили его в интересные культурно-исторические места, показывали художественные оазисы, играли с ним в игры - "в слова", в "игры разума", в человеческие, в ребусы и шарады, в головоломки, в игру, обратную игре в слова, - "когда слов не нужно" (предлагалось различными намеками подтвердить, что один игрок в точности понимает, что подразумеваает его противник), в "игры на чужом поле" и прочая и прочая. Разве что до так называемых "игр по-крупному" не доходило - но презюмировалось, что не следует растущего зверка в его неустойчивом хрупком рановесии сразу сталкивать с фактическими масштабами размаха - всему ведь свое время, - а вообще лучше и вовсе избежать встречи с действительностью ("Реальность кусается" - помните, фильм был?), потому что это и вовсе не зверкового ума дело, старшие как-нибудь разберутся и по факту доведут до сведения.
Шло время. Помните, как у Майка? - "и так прошло все лето, и осень так прошла, ушел декабрь, и вместе с ним ты от меня ушла. О, этот Дед Мороз не так уж прост...". Постепенно зверок, наловчившийся мыслить, рассуждать, оценивать и делать выводы самостоятельно, стал замечать некие неуловимые изменения, которые стали прокрадываться в его зверковую жизнь. В первую очередь - стало меньше макарон. То есть сначала изменилось их качество - все чаще Сказочник приносил ему макароны уже подостывшие, иногда явно вчерашние, без приправ, без масла, кое-как упакованные в пластиковые плошки. Зверок по инерции набрасывался на них, не желая замечать, насколько они отличаются от тех, прежних спагетти, которые он видел и едал в лучшие времена. Вскоре стало уменьшаться и количество - то Сказочник вообще не принесет, забудет или сочтет ненужным, то принесет, но не даст (зверок тогда пытался потеребить лапкой мантию Сказочника, но тот был будто бы слеп и глух - помните, как у Дюма? - "если бы на галерею поставили часового, который был бы слеп и глух... - Он будет слеп и глух, - отвечал Эдмон с твердостью, испугавшей аббата"). Зверок обращался тогда к Губке, но и та не могла ничего сказать, только старалась дома повкуснее готовить макароны, чтобы они хоть немного походили на то, что раньше готовил Сказочник.
Иногда обрывки разговоров Губки и зверка долетали до Сказочника, и каждый раз, когда Губка обращала внимание Сказочника на волнение и беспокойство зверка по поводу сокращения количества провианта, в ответ звучало - "Слушайте радио. Остальное - видимость" - ведущий слоган радиостанции "Эхо Москвы" был в постоянном фаворе и блестел от частого употребления, подобно перилам - В.П., потому что Сказочник был давним и верным поклонником "Эха", плотно сидел на этой волне и часто цитировал разные фразы, которыми радиостанция снабжала своих слушателей из года в год.
По мере накопления вопросов и чувства голода зверок совсем отбился от мало-мальски адекватной линии жизни - постоянно трепыхался по углам, шуршал, метался, по ночам бился в стены комнаты, с глухим стуком падал обземь и постоянно донимал Губку вопросами про еду. Макароны, которые готовила зверку Губка, его не устраивали, он их почти и не ел, а только плевался и расшвыривал их по столу и по полу, и в результате Губка через какое-то время перестала тратить время на готовку, а просто закупила оптовую партию макаронных порций быстрого приготовления, раз в день заливала кипятком миску с полуфабрикатом и отдавала ее зверку в полное распоряжение. Как правило, содержимое миски не использовалось вообще. Редкие встречи Губки и зверка со Сказочником тоже перестали включать процедуру кормления и вопрос об этом по умолчанию даже не подразумевался.
Зверок продолжал донимать Губку постоянным выражением неудовольствия, тоски и терзания от нехватки привычной ему еды, мешал ей работать, не давал по ночам спать и вовсе превратился из мягкого умильного создания в досадную обременительную обузу, которая якорем висела на шее у Губки и не давала ей не то что наслаждаться жизнью, но и толком рассчитывать свое время на жизнь - приходилось постоянно тащить зверка на себе, из-за чего все дела делались вдвое, а то и втрое медленннее.
В итоге Губка стала запирать зверка по ночам в туалете, а днем запихивала его на дно сумки и застегивала молнию до конца - помните, как у Кэрролла? - "служители взяли большой мешок, сунули туда свинку вниз головой, завязали мешок и сели на него ". Втайне Губка малодушно надеялась, что в один прекрасный момент зверок задохнется в закрытой сумке или попадет сослепу ночью в жерло унитаза и потонет там, - но нет, ни одна сумка не отличалась абсолютной герметичностью, в унитаз зверок не совался, а сгубить его прямым и откровенным жестом у Губки не то что рука не поднималась, а просто она не находила в себе моральных сил на этот шаг. Она просто решила, что при такой жизни зверок сам постепенно захиреет, зачахнет, усохнет и его можно будет как-нибудь просто перестать принимать во внимание, не брать в расчет его малосущественное существование.
Однако шли дни, а зверковая активность не ослабевала - ни днем, ни ночью не переставал он суетиться и сновать туда-сюда, и Губка почти уже смирилась с тем, что, раз взвалив на плечи такую ответственность, нести теперь ей всё это предстоит еще очень долго - сколько живут такие зверки ей было неизвестно, а результаты научных исследований разнились от случая к случаю. Впрочем, Губка нашла еще один способ хоть как-то облегчить себе жизнь - она отыскала у себя в закромах старую сумку для переноски кошек и мелких собак, без окон, но с дырочками для вентиляции. Губка рассчитывала на эту сумку-переноску, как на последнее пристанище, потому что больше у нее не оставалось возможности заниматься жизнеобеспечением душного зверка, который продолжал быть только благодаря душевной слабости, инертности и мягкости Губки. И сумка не подвела. Зверок сел как влитой, вертеться и шуметь теснота сумки ему не позволяла, и очень скоро система "зверок-сумка" благополучно зажила своей собственной обособленной жизнью по формуле "с тобой и без тебя мы воедино слиты". Зверок утратил свою суть и на полном серьезе стал считать себя частью клеенчатого покрытия сумки. Для Губки этого было более, чем достаточно, потому что сумку, во-первых, не требовалось все время носить с собой, а во-вторых - не надо было кормить. Она выставила ее на балкон и твердо решила выбросить мысли о зверке из головы. Для этого она постановила себе никогда больше не выходить на балкон, чтобы взгляд случайно не упал на новоявленный комплект на выселках. Конечно, для этого пришлось смириться с тем, что ход на балкон теперь закрыт, но дело того стоило.
Что же касается Сказочника, то сказки у него закончились, новых не появилось, путешествовать, то есть выезжать за пределы местности и исследовать новые места он не мог, так как у него была непогашенная судимость за некие мелкие преступления в прошлом, и если раньше им с Губкой было чем заняться - все их силы и время уходили на уход за зверком и поддержание в нем жизни, то теперь, с его исчезновением исчезло вообще что-либо общее, в первую очередь - время. Так смерть ребенка или достижение им совершеннолетия разводит супругов-родителей и так в конце сентября разбирают летние кафе.