Скатилась со стола и на пол упала чашка старая,
Разбилась, убогая и жалкая сиротка, которая
Когда-то равноправной сестрой в семье фамильного
Сервиза могла собой украсить стол и полку.
Дешевая и грязная, подделка, она давно уже искала
Смерти, вся в трещинах, надкусана по кромке
И позолоту всю слизал язык.
Её надтреснут голосок был тонкий, и часто плакала
Она от боли, которую была уже не в силах
Хранить в своем загаженном нутре.
Она упала как-то вдруг, неловко,
Как будто что-то в ней остановилось, хотя
У чашек сердца нет, а значит, им невозможно
Взять и умереть.
Пролился чай, из трещины змеёю он убежал
И затаился где-то меж половицами, где только
Пыль и пепел, куда; не забредает даже щетка,
Туда боюсь я даже посмотреть.
Боюсь, змея меня укусит, жалом своим она
Меня опять отравит, заставит вспоминать о том,
Что было, о том, что я давно уже не помню
И не хочу, увы, я вспоминать.
И вот, смотрю на жалкие осколки, которые, как
Глупые бродяжки, свернули с торного пути в надежде
Найти зачем-то новые пути.
А путь один, ведет он только к смерти,
Из праха в прах, из мусора и тлена
В такой же мусор, прах, распад, забвенье,
Где нет ни слез, ни чашек, ничего.
Но отчего, согнув колени, плачу
Над чашкой, от которой лишь осколки
Остались. Слезы, чай -смешалось
Зачем-то все. И больше ничего.