Когда он выговаривал и пел,
вышёптывал её из сизой пены –
колени и ладони, пальцы, вены,
наполненные солью и виной
за бывшее не здесь и не сейчас,
высокий голос, хрупкие ключицы, –
она вотще пыталась не случиться,
уйти на дно, остаться в глубине
пустой ракушкой, рыбьей чешуёй,
чудовищем ночным в зловонной яме…
Но он, творец, её переупрямил –
и проклят был творением своим.
Как чёрное подходит серебру, как дождь идёт сентябрьской прохладе, как знание о том, что все умрут, в момент экстаза душу лихорадит, как вопиёт остаточная жизнь, толкая обезглавленное тело к соитию над пропастью во лжи: переиграть, продлиться, переделать, как злость и нежность расклюют висок, ошибки и бессонницы листая, как прорастёт надежда сквозь песок – случайная, ненужная, пустая, как «кровь – любовь» оскомой вяжет рот, разбитый поцелуями наотмашь, как ты стоишь, бессмертный идиот, себя из моря выдернув на отмель, где глупой кошкой ластится волна к ладоням демиурга и убийцы…
Так в памяти болит она одна – ни вынуть, ни забыться.