Сердце сжималось, когда под сочно щелкающие звуки машинки на пол скатывались мои волосы. Наверное, так человек менял кожу. Из зеркала на меня смотрел незнакомый юнец, с круглой головой и большими оттопыренными ушами...
Позади остались вступительные экзамены и волнения, теперь я курсант Ростовского высшего командно-инженерного военного училища. Еще недавно с друзьями мы дружно подметали бульвары расклешенными брюками и гордо несли свои длинные прически в стиле наших кумиров из далекого Ливерпуля.
Кто бы мог тогда подумать, что потом, также дружно, мы свяжем свою судьбу с армией. Теперь, все мы очень похожи, будто кто-то большим ластиком стер нашу индивидуальность. Наконец, нам выдана военная форма. Это вам не нынешняя, кроенная по натовским стандартам мешковатая роба. Мы примеряли настоящие гимнастерки с курсантскими погонами, которые носило не одно поколение в русской армии и тяжелые яловые сапоги. Напрасно многие старались сразу приобрести вид бывалого служаки. Все это придет, но гораздо позже. Вот уже все поставлены в строй и превратились в одну зеленоватую массу; тебе виден только чужой затылок или грудь четвертого стоящего справа. Строй качнулся, и волею одного человека двинулся вперед, словно огромная гусеница. Новые сапоги через полчаса превращают строевые занятия в пытку, но все терпят до самого конца занятий.
Вдоль строя неторопливо прохаживается наш замкомвзвода, сержант Маркелов. В жилах сержанта кровь донецких шахтеров смешалась c цыганской, превратив его в сгусток бешеной энергии. Маленькая фигурка Маркелова являла собой совершенный образец строевой выправки, а сверкающие круглые карие глаза не сулили нам скорой пощады. Так оно и было в дальнейшем. Со слов нашего командира, мы поняли, что раньше тратили свое время зря и ничему не научились в жизни. Теперь нас превращали в военнослужащих, но многие требования сержанта сразу вызывали неприятие и казались нам совершенно бессмысленным издевательством. У меня, вечного поборника справедливости, это и вовсе вызывало болезненный протест. Казарма с ее бесконечной муштрой подавляла и угнетала совершенно. Ты весь на виду, нет здесь твоей личности. Все расписано до мелочей, даже количество вещей в прикроватной тумбочке. Число полученных мною нарядов на вечерние и ночные работы порой зашкаливало, что только добавляло парадного блеска нашей казарме. Это все притом, что бессонницей здесь никто не страдал. Было тогда от чего задуматься. Ведь даже отец, в прошлом профессиональный военный, с большим сомнением относился к моим планам, считая меня глубоко штатским человеком, неспособным к воинской дисциплине. Следует отметить, что даже тогда в военные училища шла далеко не самая обеспеченная и привилегированная часть молодежи. Многих из нас просто привлекала сама идея получения достойного высшего образования на государственном обеспечении. Как следствие, курсанты, не имевшие глубоких семейных военных традиций, в новой среде ломались в первую очередь.
По мере того как гражданский дух выходил из нас, отношение командиров стало меняться. Нет, это еще не были равные отношения, но в них стало больше уважения и товарищества. Особенно заметно это стало с началом обычного учебного процесса, с его зачетами и экзаменами. Вглядываясь сегодня в пожелтевшие фотографии того времени, замечаю, что на них мы сержантом Маркеловым часто оказываемся рядом. Теперь думаю, что без его поддержки, едва ли бы продолжил свою учебу в училище. Со временем наши отношения переросли в дружбу, несмотря на различия в характере и возрасте.
Впрочем, навязчивая порой организация жизни по уставам и инструкциям, имела свою полезную оборотную сторону. Она приучила к четкому внутреннему порядку и требовательности к себе, привычке толком организовать любое порученное дело. Даже занятия спортом, необходимые в армии для преодоления больших физических нагрузок, превращались со временем в часть образа жизни. Венцом таких занятий становились огневая полоса препятствий и марш-броски с полной армейской выкладкой. Особенность марш-бросков заключалась в том, что кроме выполнения норматива в зачет шло и общее время учебного взвода. Это значит, что отставших у нас быть не должно, для этого их на бегу поддерживали на поясных ремнях и несли автоматы. Помню, как и сам также помогал своему товарищу. Желание и возможность помочь, даже прибавляли сил. Ноги сами начинали попадать в такт игравшего задорную польку оркестра. Так, помогая ему, вместе пересекли заветную черту финиша.
Как здесь не вспомнить изнуряющие своей монотонностью занятия по строевой подготовке. Ею с нами занимались специальные строевые офицеры. На первом году всех готовили по общевойсковой практике, и поэтому особое внимание уделялось заучиванию уставов и исполнению строевых приемов. Два раза в год, с марта и сентября, начиналась общая ежедневная многочасовая подготовка к параду, в котором непременно участвовало наше училище. Мы были любимцами в городе, и парады собирали немалое количество зрителей на центральной площади. Торжественным маршем поротно, дистанция на одного линейного, и наш шаг единым движением впечатывается в асфальт, сверкают на солнце клинки, стелется по ветру боевое красное знамя. Сколько восторженных глаз и романтических надежд обещали такие праздники. Даже спустя годы выпускники училища всегда будут узнавать друг друга по манере говорить и особой военной осанке. Мы превращались в особую, уважаемую тогда касту людей в обществе, мы были офицерами и оставались ими до конца своих дней.
Со временем, учебные занятия из классов все больше переносились на учебную и боевую технику, учебно-технические базы и полигоны. Нас готовили к службе в частях ракетных войск стратегического назначения с особыми группами допуска и боевым дежурством. Тогда это была главная ударная сила войск, ядерный щит сдерживания и защиты страны. Учили серьезно и основательно, поскольку ответственность и цена ошибки здесь очень велика. Это не только твоя собственная жизнь, но и жизнь твоих товарищей, наконец, это способность выполнить важную государственную задачу. Помню, как нам впервые показывали тогда еще секретный фильм о взрыве на старте 24 октября 1960 года нашей первой ракеты дальнего радиуса действия Р-16 (8К64). Такое изделие весит 140 тонн, из которых 130 является топливом. За 30 минут до старта произошел несанкционированный запуск маршевого двигателя второй ступени, вызвавший разрушение топливных баков. В этот момент на стартовом комплексе находилось около 200 человек. Первыми сгорели работавшие на предстартовых мачтах обслуживания. Видимо им повезло больше других - они даже не успели ничего понять. Их смерть была мгновенной, там потом находили только оплавленные пуговицы. Страшнее были муки тех, кто находился дальше и бросился бежать, превратившись в живой факел, или задыхался от ядовитых паров топлива. Мы видели все это и запоминали на всю свою жизнь. Дело в том, что у испытателей существует правило снимать на кинопленку весь процесс предстартовой подготовки и пуска. Тогда на Байконуре погибло 92 человека вместе с маршалом М.Неделиным, но эти цифры часто сильно разнятся. Страна не услышит об этой трагедии, о ней раньше узнают американцы. У нас будет только короткое официальное сообщение о гибели М.Неделина в авиационной катастрофе. Большинство безымянных военнослужащих-испытателей тихо похоронят на космодроме в братской могиле.
Комиссию по расследованию причин катастрофы возглавил лично Л.Брежнев. Причиной тогда определили пресловутый человеческий фактор и приняли мудрое решение никого не наказывать. По правде говоря, наказывать действительно было некого, их просто не было в живых. Конечно, после прошедших лет оценивать случившееся несколько проще. Однако, бесспорно одно: на старт было вывезено сырое, имеющее большое количество недоработок изделие. Никакая спешка, связанная с необходимостью срочности его поставки на вооружение, не оправдывает таких потерь. Этот эпизод, с некоторою правкой, потом войдет в известный художественный фильм “Укрощение огня”.
Вторая катастрофа произойдет ровно через три года и снова 24 октября. Возникнет пожар в подземной шахте пусковой установки ракеты Р-9А, погибнет 9 человек. С тех пор 24 октября на Байконуре не бывает запусков, а сам этот день станет Днем памяти испытателей. Через 17 лет, 18 марта 1980 года, уже на Плесецком полигоне произойдет еще одна страшная трагедия. При подготовке к пуску модифицированного изделия 11К511У со спутником разведки в результате пожара на стартовом комплексе снова погибнут десятки людей. И все же, несмотря на всю тяжесть этих потерь, они представляются мне более редкими на фоне бесконечной череды катастроф нашей новейшей истории.
С каждым учебным курсом напряженность занятий возрастала. Свободного времени оставалось совсем немного. Нередко это приводило к тому, что отдыхать интересно и пользой, мы не слишком-то и умели. Денежное довольствие курсанта первого курса едва превышало 4 рубля, а концу учебы составляло около 15 рублей в месяц. Даже в то время это были очень небольшие деньги, которых едва хватало на самые дешевые сигареты и чайную. Кормили-то хоть и неплохо, но есть хотелось всегда, до самого конца учебы. Кому-то деньги иногда высылали родители, но чаще их зарабатывали сами на овощных базах и разгрузке вагонов. После таких увольнений в город учеба на занятиях не слишком шла в голову. Зато после этого можно было смело идти в увольнение отдыхать и, словно Крез, сорить деньгами в местных пивных, приглашать девушек на танцы, и прочие развлечения того времени. Кто-то посещал театр, но таких было не очень много. Нас часто приглашали на вечера в другие учебные заведения. Особое внимание мы уделяли своей военной форме и умению ее носить. Это последнее, всегда ценилось в армии очень высоко. Ее тщательно подгоняли по фигуре, стремились придать нужную форму головным уборам, погонам и нашивкам. Но и это было еще далеко не все: будущему офицеру нужно уметь себя вести в обществе. В этом отношении мы по-доброму завидовали выпускникам суворовских училищ: у них все это было уже в крови. Потребовалось провести немало времени перед зеркалом, чтобы научиться отдавать воинское приветствие легко и с некоторым изяществом. Находясь в обществе, не следовало позволять себе бурно выражать свои эмоции. Твои движения должны быть уверенны и несколько медлительны, в лице непременно читается холодность и скука. Все это означало уметь произвести впечатление. По счастью, в училище тогда еще вне основной программы, и, конечно, совершенно бесплатно учили танцам. Для этого в училище приглашали девушек из культурно-просветительного училища. Занятия не были обязательными, но многие с удовольствием посещали их, и потом на всех вечерах могли выглядеть вполне достойно. Замечу, что в то время военнослужащие практически никогда не садились в общественном транспорте, дабы не подскакивать бесконечно, с целью уступить место женщине или пожилым людям.
В те времена гарнизонная военная комендатура отличалась особой строгостью. Среди нас устойчиво ходили слухи об установлении неких планов на количество задержанных в городе солдат и курсантов. Получить замечание и запись в увольнительную записку можно было за любую мелочь. В военной форме, например, не приветствовалось даже ношение каких-либо авосек или сумок вольного покроя. Вследствие этого, многие из нас вообще старались избегать ходить по центральным улицам. Каждое утро командованию училища шел доклад о всех происшествиях. Нередко такие сводки пестрели сообщениями о драках с курсантами речного училища и пьянстве. Последнее из них, со временем превратится настоящий бич всех дальних армейских гарнизонов. Арест и гауптвахта в таких случаях были для нас самым меньшим наказанием. Можно предположить, что этим мы заметно портили училищу общие итоговые показатели. Реакция командования всегда бывала адекватной. Возможно, с этой целью нам предлагался очередной холерный карантин, который длился потом месяцами.
Оказавшись отрезанными от мира высоким забором с колючей проволокой, курсанты просто изнывали от безделья в выходные дни. Молодые здоровые организмы требовали активности и действия, и мы придумывали себе иногда довольно странные мужские развлечения. На нашем курсе нашлись боксерские перчатки, и было решено организовывать поединки. Далее принимались меры, чтобы довести возможных соперников до желания выяснить свои отношения подобным образом. Для этого иногда не гнушались лжи и различного рода сомнительных сплетен. Помнится, что и меня столкнули с моим однокурсником именно таким бессовестным образом.
Бой назначили в комнате для курения, где все тонуло в сизых клубах дыма. Поединок начинался с соблюдением установленных правил. Вначале мы оба публично подтвердили, что не намерены прощать так просто обиду, и заявили о своей готовности драться. После объявления правил поединка мы оба, приняв боевую стойку, начали кружить в центре комнаты. Бой шел как-то вяло, но нанеся друг другу по нескольку чувствительных ударов и подбадриваемые азартными зрителями, разошлись не на шутку. После нескольких прямых ударов, у моего товарища получилось рассечение, хлынула кровь из носа. Бой был прекращен по обоюдному согласию к исходу второго раунда. Мне же после поединка пришлось более недели ходить с синяком под глазом и оправдываться перед командирами из-за его появления. Кроме того у нас были еще и две спортивные шпаги, принесенные из увольнения местным курсантом. Однако такой способ выяснения отношений особого развития не получил по причине недостатка навыков фехтования.
Вот уж где как не сидя на карантинах мы научились писать письма своим близким и особенно девушкам. Письмо для военного всегда значило много, это была духовная связь с далеким родным домом, любимым и дорогим человеком. Мы иногда даже помогали друг другу писать для этого стихи. Особой популярностью пользовались мои карандашные рисунки подруг сослуживцев, сделанные с фотографий. С этим, правда, был связан один курьезный случай. Сидя на занятиях, мне как-то пришло в голову нарисовать шарж на своего командира учебного взвода капитана Кононова. Наш уважаемый командир получился похожим на волка из популярного тогда мультфильма. Удачный шарж был неосторожно отправлен мною по рядам сидевших курсантов: самолюбие художника тогда требовало немедленного признания. Оно действительно наступило, когда рисунок неожиданно попал руки самому капитану Кононову. Ему понравилось, и он заявил, что забирает рисунок на память “о своих зайцах”. Будучи человеком веселым и открытым, Кононов показал мой рисунок начальнику курса. К несчастью, дальше все это было рассмотрено как подрыв авторитета командиров.
Еще на первом курсе меня потянуло в нашу библиотеку. Фонд ее был достаточно обширен, но многие интересные художественные и учебные книги выдавались только для читального зала. С некоторого времени все мое свободное время в училище проходило именно там. Помню, что чтение свое начал с потрясающих дневниковых записей юного Льва Толстого, затем пришел черед полного собрания сочинений Александра Куприна. Читал русскую и зарубежную классику запоем, но совершенно бессистемно, выбирая книги по какому-то своему внутреннему чутью.
Это не осталось без внимания некоторых сотрудников библиотеки, в частности самой юной, Светланы или Светика, как мы ее называли между собой. Света была девушкой строгих правил и умело скрывалась от назойливых мужских взглядов за толстыми стеклами больших очков. Она первая предложила мне длинный список литературы для чтения, словно приглашая и открывая дверь в этот удивительный мир. Это заметно сблизило нас, и дальше мы продолжили встречаться уже за стенами родного училища. Мы проводили время вдвоем, посещали любимую ею филармонию, но не строили серьезных планов на будущее. Так продолжалось вплоть до самого окончания моей учебы. Наступил момент, когда получив назначение на далекий южный космодром, я посчитал себя обязанным сделать Светлане предложение. Взяв тогда время на раздумье, она отказала мне, сославшись на свою неготовность к жизни в дальнем гарнизоне. Через год Светлана стала женой нашего выпускника, оставшегося продолжать службу в стенах училища в качестве курсового офицера.
Годы учебы пролетали незаметно, шли войсковые стажировки. Может быть, впервые после кубанских и донских станиц мне довелось увидеть настоящий быт русской деревни, самой глубинки с покосившимися черными избами и мертвыми глазницами окон. Забытые в лесной глуши населенные пункты, где даже электричество появилось только следом за постановкой на боевое дежурство наших ракетных полков. Быт, страшный своей нищетой и вековой безысходностью, которую мы видели в опустевших поселках и глазах женщин, становившихся старухами уже в 40 лет. Получалось, что и они нуждались в защите нашего могучего ракетно-ядерного щита, но не все это могло укладываться в логике моего сознания.
Конечно, самым ярким событием того времени станет вручение дипломов и присвоение офицерского звания. По очереди, чеканя шаг, выходим из строя и прощаемся со знаменем училища, ставшего родным. На глазах седых командиров, этих вечных нянек-воспитателей, стояли слезы. Наш взводный командир, капитан Кононов, найдет время каждому из нас пожать руку и пожелать что-то особенное, свое. Он станет первым офицером, на которого мы обязательно захотим быть похожими. Так оно и случится, позднее. Все мы будем чем-то неуловимо похожи на своего первого командира и повторим его в своих поступках. Потом, в “Белой акации”, где мы собрались в складчину по случаю прощания с училищем, говорили капитану Кононову уже мы. Конечно, в кафе опять не все обошлось гладко, видно разбередили душу крепкое вино и трио певших цыган. Посреди ночи, наш вечный забияка и стихоплет Евгений разгуляется, поймает такси и вместе с цыганами поедет из Ростова на родину, в Новочеркасск. Он остановится в донской степи и плача будет обнимать каменную бабу у скифского кургана. Утром следующего дня, он же, уже бледный как полотно, встанет на службе в войсковом Вознесенском кафедральном соборе, поминая своего деда фронтовика...
Да мало ли чего не было тогда у каждого в жизни! В одном, пожалуй, упрекнуть нас уже нельзя: долг свой, каждый научился понимать правильно. Это было только началом самостоятельной жизни и казалось, что весь мир лежал у наших ног.