«Что опять пишешь о концлагерях? сколько можно!» Это я слышу серьёзный, повышеный голос нашего штатного больничного психотерапевта и психиатра Наамана. Дело происходит в больничной столовой нашей Иерусалимской больницы. Народ, услышав это, замедляет жевание и начинает слушать. Кстати, он араб, но с русской душой и образованием. Учился он в Ленинграде и все самое лучшее с огромным уважением впитал в себя. Применение этому самое разное, например, если наши с доисторической начинают водить носом, как это мол араб их душу лечить будет, он вдруг во время беседы невозмутимо, как по радио голосом Левитана и с придыханием Ахмадулиной, как даст во весь голос: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать...» Можете себе представить эффект. Так вот он меня и нравоучает: «Ну, сколько можно о смерти, сколько, может с тобой что не ладное? Пиши про секс, как все нормальные люди! я понимаю, что сознание смерти помогает оценить жизнь и обрести себя. Помнишь эту Нину, которую я лечил после теракта, а ты оперировал её сына, ведь если бы не теракт, она бы так бы и пропала в своей карьере, не поняв, что самое главное в этой жизни – жить; и её дети. Ну, ходили на кладбище и хватит, может тебе из этого проклятого города уехать, тебе плохо?» «Не, – говорю, – я хотел необычный сюжет описать, как мы с тобой в Польшу в Освенцим ездили.» «Я те щас такой Освенцим покажу!!! Учись жить!» При словах «покажу тебе Освенцим» все замолчали и стали смотреть на него с ненавистью, даже обожавшие его медсестры. "Я те покажу! Будь человеком и пиши, что надо, вот пиши, я диктую: «У старшей сестры Нурит была до неприличия сексуальная фигура». Написал? Ну все, иди мой руки, скоро у тебя операция».