Cоли щепоть, гречи узелок,
молока кувшин полуведёрный.
Завели в латунный котелок
патоку и маковые зёрна,
затевали, не считая дней,
разварную лакомую гущу,
но однажды сделался слышней
колокол, за липами растущий -
будто, окунувшись в иордань,
звонницы родимой одесную,
обрела лужёная гортань
остроту и нежность игляную.
Зиму не выглядывай тайком:
просто лето, зарядя в июне,
притомилось бегать босиком
и надело мяконькие чуни.
Стайкой сам-третей и сам-десят
по траве сновавшие когда-то,
превратились в белых небесят
рыжие пройдохи-бесенята -
на едва сменившийся зубок
пробуют железо прорезное,
крадом в шерстяной кошачий бок
напускают медных блошек зноя.
Заворчат ворота, щёлкнет сныч,
в горницу неведомое впустят...
Но, покуда крученый паныч
хором граммофонствует, негрустен,
однолетний стержень череды
обвивая усиком причальным,
яблоками полнятся сады
осени моей первоначальной.