Над озером погас закат,
и только в небесах
качалась белая луна
на чёрных парусах.
Шли люди, и звучал покой
в их сонных голосах.
Когда окончен труд дневной
и сумерки густы,
так хорошо идти домой
под сенью черноты.
Кивают ветру головой
душистые цветы.
Гитары слышен перебор
и пенье нежных дев,
что жарят мясо у костров,
на шампуры надев.
И отражается в воде
янтарный львиный зев.
Но ты – кто ты, ночь напролёт
бродящий под луной,
кого гитара не зовёт
в мир радости земной,
кому не мил ни львиный зев,
ни ветерок ночной?
Кто ты, чей чёрный силуэт
скользит поверх воды,
кому от дум покоя нет,
но чьи глаза пусты,
кого к костру не манит свет
из тёплой темноты.
И мяса жирный аромат,
и нега юных дев,
кому не слышен звон цикад,
и смех играющих наяд,
чью душу разъедает яд,
и вянет львиный зев.
Я видел смутный твой абрис
среди карпатских гор,
где реки извергались вниз,
в плен голубых озёр,
где влажным веером повис
кипящих брызг узор.
Я видел тень твою в лесах,
в сплетении ветвей,
и стыла ночь в твоих глазах,
и утро в алых небесах
развеять не умело страх
и боль в душе твоей.
Ты был серебряным конём
без власти седока,
ты погружался в водоём,
и сталью плавника
взрезал небесный окоём,
пронзая облака.
Ты был оленем и стрелой,
был криком немоты,
но ты в моей душе живой
не оживил цветы,
и только львиный зев со мной
в дыханьи темноты
остался верен до черты,
до самого конца,
когда смирился даже ты
с терновостью венца,
когда под сенью пустоты
настал черёд жнеца.