Над зеркалом глухого пруда,
мелеющего год от года,
мошки злокозненные гуды,
рябящей оспинами воду,
да порх сердитый диких уток
от люда.
Борщевиков пустые трубки,
полёгшие в пожарах лета,
осыпаны охряной крупкой
средь паутины мелких веток.
На иле высохшем и хрупком -
скорлупки
Побеги узколистой ивы
под небом яростно-бездонным
пронзают, нежны и пугливы,
сухих суков, к земле склонённых,
густоплетёные извивы:
“Мы живы!”
Осоки ус усох и съёжен.
И мутен взгляд в июньском жаре
коряги, в мареве похожей
на голову болотной твари
крадущейся, морщинокожей,
с кормёжек.
Степи и трав, дороги пыльной
полынный запах, ила, тины…
Далёкий стрекот лесопильни,
и высоко в ультрамарине
стремительные птичьи крылья
в плавильне.