Юлиус Шмит летописец, и друг Паганини,
Всё скрупулезно и хроно описывал путь.
С видом профессора, с тенью в обхват, как в пустыне,
Ведал количеством встреч, так похожих на ртуть.
Вся инквизиция Света его охраняла.
После легенды о струнах и сольный концерт.
В память об этой истории Венского зала,
О Мефистофеле быстро родился секрет.
Также Антонио Бьянки его упрекала,
Якобы водной опале предать инструмент
Мастер не дал. “Чтобы скрипку как тело купали,
Под карамель эпитафий из траурных лент?”
Каждый концерт проходил для него как последний,
Два одиночества музыки он и она,
Были одним состоянием времени темы наследной,
Жизнь, карбонарии, слежки, свободы тюрьма.
“Точность смычка, и проснулись хрустальные звуки.
Пальцы маэстро уходят на длинный пассаж.
Это в его исполнении он выразительно юркий,
Но свой успех дополняет «Cannone» кураж”.
Часто играл “Кампанеллу”, “"Танкред" из Россини,
“Бурю для скрипки с оркестром”, и свой “Карнавал”.
Но не бисировал после, а дамы просили,
То выбирал для продления комнатный зал.
Мост отношений поддерживал только с друзьями,
Джерми Луиджи, Урбино и Юлиус Шмит.
И позволял музыкально шутить над князьями,
Звуками разных животных под уличный миг.