***

Ветер с надкрыльями цвета черешни,
Чем заманил аромат тебя здешний?
Кружишься в листьях и хлещешь кустами,
Ищешь зарю у воды под мостами.
Тихий размеренный шепот болотный,
Между стволами туманов полотна.
В шорохе дней, в полудреме покоя
Лишь тишина настороженной хвои.
Здесь не найдя ни огня, ни приюта,
Сыростью дышишь в затылок кому-то,
В мокром распадке, в глухом захолустье,
Вдруг замирая от страсти и грусти.








Подойди ко мне поближе –
В темноте тебя не вижу.
Не пугай и не балуй,
Край одежды поцелуй.
Уговора не нарушу,
Вот, считалочку послушай:
В сердце бьется мотылек,
За порогом путь далек,
За окошком – огонек,
На ладошке – уголек.
Светится и дразнится.
Да какая разница?







Тихо в комнате пустой.
По углам густеет тьма.
Бродит тонкий лунный свет
Озерцами серебра.
И беззвучие звеня,
Отражаясь от него.
Держит белый острый луч
Возле сердца моего.





Синий сумрак. Серый дом. Вечереющий проем.
Из незапертого крана тихо капает вода –
Зубоскальства эскапада, неизбежностей чреда.
Губы лижет лунный полоз, сон по комнате кружит,
Проходя в объем стакана луч янтарный дребезжит,
И в объятьях носит колосс – исступленный темный голос,
Что от боли не дрожит.







Тайники ожидания, сердца трепетный бой,
Тишина непрощания разрывает пилой.
Или это пригрезилось в ледяной листопад?
Чтобы бритвой не резалось, ни полслова назад,
Где в октябрь неистовый опустились ключи.
Нет ни неба, ни пристани. Все молчишь? Ну, молчи.








В этом городе лето. В этом городе я.
В этом городе можно помыться и лечь.
По каналам стоит, зацветая, вода,
А над ней вьются призраки сбывшихся встреч.
Есть надежды, есть деньги, есть временный дом.
Под щекоткой свободы, в руках темноты
Я вчера миновала последний кордон.
В этом городе вечер. В этом городе ты.
















Мартовским, нежным, талым
Вихрем, срывая с мест,
Струнно-смычковым палом
Нас вознесет оркестр.
Выше любых деревьев
Будет легко кружить,
Сдернув, как плед с коленей,
Сонную тяжесть лжи.
Выше сухих предгорий,
Выше снегов, чтоб дать
Бескомпромиссность ночи
Белым огнем взорвать.






В каждом невопросе скрыт полунамек,
Умершего времени черный огонек.
Из стекла повеяло нежной пустотой.
Нужно поскорее делать выбор свой.
Безразличной тенью растворился страх –
Траурная бабочка в жидких зеркалах.






Глаза горящие в неистовстве зажмурив,
Стремительно и жутко падать вверх,
И знать, что донна не поднимет серп,
А равнодушно бросив взгляд, отступит.
Но как безумно жаль истекшие минуты,
Когда в висках пульсировало пламя…
А здесь холодный пол – всего-то лишь – из камня.
Ну вот, реальность снова затянула путы.














Небо перевернуло чашу,
Выплеснув вечер на жесткий склон.
В землю по крышам и стенам построек
Горечью вязкой стекает он.
Ворота скрип и детские крики.
В воздухе лентами стынет гарь.
Теплые окна с лиловым светом
Соединяет собачий лай.







Ты там же, где и был. И как.
Немного изменен набор понятий.
Мне хорошо, но рваную чуму
Не выпускаю из объятий.
Сквозь серую промокшую весну
Мы плаваем над лентами асфальта,
Или над площадью. Чужие голоса,
Девчонка-акробатка крутит сальто,
И растворяется шашлычный жирный дым
В прогорклом воздухе чужих ассоциаций.
Не знаешь ли, чего я здесь ищу?
А, этой темы можно не касаться.







Опять и опять наплывают минуты
Вне памяти, тени небывшей весны.
Октябрьский холод на улице чуткой,
Над станцией дым и балконы пусты.
В кустах голосит воробьиная стая.
Парок изо рта. Под подошвами лед.
И если сегодня уж я на пределе,
То кажется, завтра меня разорвет.











Мерно вертится ветряк.
Ты проем, а я сквозняк.
Синь касается плеча,
Ходит тихо, как свеча.
Ты далек, а я порог.
Ты глядел, а я – предел,
Обессилев, чуть живой,
Соль на ране ножевой,
Горлом пропасть яд и мед.
Сон лица. В глазах плывет.







Зачем тебе мое сердце?
Возьми его в руки –
Найдешь ли хоть что-нибудь,
Кроме убийственной скуки
В моменте, где душно,
Где еду в плацкартном вагоне,
Где только сияние лилий
В железной короне
И темные синие очи
Отводит усталость
Двусмысленным равенства знаком:
Свершилось, распалось.









Синее небо, белые стены.
Улиц горячие, пыльные схемы.
В форточку двум одуревшим влюбленным
Солнце влетает орехом каленым.
Четкие тени в дневной лихорадке
Сонных прохожих хватают за пятки.







Бесприютность над ветхими крышами.
Выше – небо и ветви антенн.
Осень ластится листьями рыжими
У подножья обшарпанных стен.
Наплевать мне, что негде расплакаться,
Наплевать мне, что некуда лечь.
Море дышит сквозь рваную рабицу,
И торопятся руки навстречь.







Летят и трепещут стаи,
Не зная своей вины,
Ветвей молчаливым краем,
Где лета следы видны.
Чужие не греют руки,
Нет проку в пустых дарах,
И нет долгожданней муки,
Чем смерть в золотых кострах.





Ближе, ближе подходят зарницы
В тишине уходящих минут.
На тревожных плывущих страницах
Голубые полотнища ткут.
А горячий искрящийся ветер,
Тротуаров касаясь слегка,
Силуэты тенями завесил,
Тонким шелком сухого песка.
Стали сумерки. Пыльные вихри
Затанцуют и вновь пропадут.
Почему-то почудился город,
Тот, куда все дороги ведут.













Глаза безмятежно закрыты.
Как будто из доменной печи,
Целуя тяжелые веки,
Тепло не забудет про плечи.
Слепым невесомым движеньем,
С цветами и перьями схожи,
Стекают корпускулы света
Струящимся маревом кожи.
И два снегопада в ладонях,
Лилового вечера модуль.
Апрель, напряженный от смеха,
Стоит в ожиданьи поодаль.








Сумрак перед рассветом.
Дерево. Ветви-тени.
Под белой стеною трое
В шорохе трав присели.
Фляга вина и ветер –
Так вот сегодня вышло.
*…нужно… - и письма эти…*
Смеются, а слов не слышно.







Липнет к стеклу красота-темнота. А в ней
Два фонаря на бетонных прямых ногах.
Ровно горят. И не понятно мне –
То ли снега затерялись в ночи, только ночь в снегах.
Я сегодня замерзла, устала, совсем одна.
Мое  время застыло на перекрестье рам,
Моя радость ушла на праздник. Моя печаль
Залезла в мусоропровод и сдохла там.