руки мои покрылись бесцветной рожью,
сердце моё, вырванное из галочьего зрачка,
плачет насилием, но не может
вылакать блюдца одуванчикового молочка
из-под бумажного поля с такой межою,
что за рисованным райским садом проступает в деталях ад
и графит, поскрипывая душою,
сеет мурашки по всей спине терпящего листопад
мнимого парка с музыкой и четвертями
музыки, ещё умещающимися в горсти,
пытающейся, по амальгаме скребя ногтями
монотонно, себя из-за зеркала соскрести