Жила-была девочка:
волосы по плечи.
Она носила джинсовую рубашку
и футболки вечером.
Эту девочку звали Саша,
и она очень любила девочек,
была противоположностью к прилагательному «безупречная».
Хотя вес сорок три,
глаза карие, ясные.
Только душа у Саши прогнившая, безобразная,
она ночью сидела
заплаканная,
красная,
бритвой выводила «Умри-умри»
и думала, что такая одна - несчастная.
А на самом-то деле эгоистичная.
Всё личное -
превращала в публичное,
безличное
двуличное...
А потом сидела, ненавидела себя и жаловалась,
о том, как она сломалась,
как она выдохлась,
как устала...
Вызывала жалость,
а потом она напивалась и раздевалась
перед первым встречным.
А потом шла в душ, шла в бар
и цепляла девочек.
И по старой схеме:
целовала открыто в губы,
властно. Грубо.
Практически напоказ
Для пустого зала устраивала представление.
И надеялась, что оценят на этот раз,
но не оценивали.
Домой приходила лишь через утро,
целовала слепую мать,
и заваливалась в кровать,
вот такая вот Саша б л я д ь.
А в следующую ночь её точно так же трахают.
И она постарается не кричать.
Молчать, сука!
Молчать!
И никто об этом не узнает.
И никто по Сашеньке не скучает.
И нигде,
и никто не ждёт.
Саша скрючивается на кафеле,
забывает о том, что правильно,
и пишет письма стихами,
мол, «Знаешь, Ангел,
пусть всё останется между нами»
и надеется что умрёт.
А потом она красит личико,
курит крепкие по привычке,
жжёт за чем-то коробки спичечные.
И всё у неё «Отличненько».
Вот только не будет ни «долго», ни «счастливо».
Только водка
и только «Мальборо».
Только девочки-проститутки,
пути в маршрутке,
чужие руки, чужие куртки...
Никаких перемен погод,
год за годом.
За годом год.
Её так же никто не ждёт.
Мать умрёт.
А сама она никогда не состарится,
перестанет лишь быть красавицей
и добьёт наконец-то печень.
Легкие.
Память.
Никакой ей вечности.
Только страдания.
Никаких «До свидания» -
только «Прощай»...
Саша, сдохни.
И больше не оживай.