Осень. Слепое, слепое солнце.
Шатки заборы непрочных зданий.
Штор катаракта в глазах–оконцах.
Кровоточат алых ягод раны.
Вдоль некрасивых домов дощатых
он пробирается, он крадется,–
он, сумасшедший, тоской объятый,
он, говорящий с травой и солнцем.
Бедный безумец в просторе Божьем,
под вечным солнцем, великим, щедрым,
топчет он травы на бездорожье,
чует, что злятся земные недра.
Поводырем ему стали тени,
спутником вечным безумье стало.
Так неужели он в исступленье
что-то увидел, что ум взорвало?
Солью в воде растворился разум,
но вкус воды стал другим навеки…
И непонятны живые фразы,
и неразумны глаза калеки.
Божие чадо, Божье созданье,
где вечный хаос с космосом бьются,–
нет, не землею был ты изранен,
темный, чудовищный разум безумца.