Осень медленно вползала в свои права дождевыми потоками, ищущими укрытия от непогоды в рукотворных щебёночных осыпях, заботливо уложенных дорожными строителями вместо вполне пригодного асфальта.
Она уже не успевала стать золотой.
Деревья всё ещё были зелёными, трава тоже, - в этой сырости они не имели ни шанса пожелтеть.
Впрочем, золотая осень, похоже, осталась только на полотнах Левитана.
Ну, может быть, ещё одна - на твоём этюде масляными красками, написанном в год, когда ты познакомилась с будущим мужем. Помнишь, тогда листва шуршала под ногами, и была она всех цветов, не заныкав ни единого.
Тот этюд ты посчитала неудачным. Он так и лежит в шкафу – получился слишком жёлтым, - думала ты, и собиралась нарисовать ещё тысячу в тысячу раз лучше.
Так вот, с тех пор как-то плохо с жёлтым цветом. Да и с красным тоже.
С другой стороны, куда деваться осени, если – пора?
Вот пора иметь в плане благоустройства ремонт дороги – той, по которой ходишь на работу, и она ещё вполне ничего (зато рядом – полная разруха) - и приехал странный механизм и соскрёб весь твой асфальт с твоей дороги, - ремонтируемся, стало быть.
Однажды, если кто ещё помнит, в нашей стране затеяли перестройку.
Много всего перестроили с тех пор; кое-что осталось в живых, ибо сопротивлялось изо всех сил; кое-что не вынесло усиленной заботы.
Кое-что вошло в нашу жизнь неудержимо, как локомотив – ну, например, wi-fi,
или дети, уже рождающиеся со знанием английского и навыками усовершенствования Windows.
Мы живём.
Забавно, что иногда невозможно объяснить кассирше приезжего московского цирка, что их билеты дороже наших зарплат совсем не потому, что мы плохо работаем.
Но мы живём. Мы держим голову гордо и плечи развёрнуто.
Есть ещё пороха в пороховницах, пороки в отроковицах, соль в ягодицах.
И твой ребёнок всё равно идёт в цирк.
Забавно вдруг найти, наконец, джинсы в гастрономе, финики на станции техобслуживания, книги в другом городе.
Можно, заказывая зеркало в стекольном цехе, столкнуться с необходимостью сделать его чертёж, а затем выпиливать шаблон оного из фанеры.
Как и, поселившись в командировке в гостинице без воды какой-либо степени текучести, в ближайшем кафе собственноручно качать для себя пиво из деревянной бочки, чтобы хотя бы таким странным способом спастись от подступающего обезвоживания.
Уже не удивляешься.
Ни разверзающейся почве, ни падающей с крыши льдине, ни самой планирующей (аки птица) крыше, попытавшейся успеть за осенним ветром вместе с гусями Нильса.
Всё делается на совесть потому что.
Ну, у тех, кто делал, такая совесть.
А ещё ты знаешь: если в понедельник, когда не работает рынок, пройти через него к той единственной в городе аптеке, где делают нужную микстуру, то рядом со стеклянным кубом мегамолла минуешь ряды разложенного на земле скарба, который продают уцелевшие пенсионеры.
Чуть дальше стоят люди в чёрном, с характерным горным загаром и почти неразличимым в их шёпоте «…телефоны, золото, доллары…» акцентом.
Они озвучивают свои три слова, только когда ты с ними поравняешься, и почтительно расступаются, если тебя много, ну, если тебя несколько человек.
Они тут работают, это не страшно. Есть места, где они отдыхают.
Возможно, идя мимо них и мимо интеллигентных пенсионеров с их трогательной утварью под аркадой старинного облупившегося здания, ты почувствуешь явственный темпоральный сдвиг, то ли заря перестройки сейчас, то ли НЭП, то ли ещё какой зигзаг из учебника истории.
А год-то на календаре… впрочем, важно ли.
Осень вот уже, рядом.
Чуть холоднее по утрам; и воспоминания о лете, разбуженные касаньем пробивающегося сквозь тучи тёплого солнца, напоминают тебе, что к следующему лету уже точно надо не забыть купить – вон ту штучку, да! – она так здорово смотрелась на одной девушке на пляже.