Глобус медленно вращался перед Воландом. Багровые сполохи войны то тут, то там озаряли его серые бока...
ВОЛАНДСКАЯ ОСЕНЬ, 1944
СЕРЫЙ ПОТОК тяжелых дождевых облаков летит сквозь мои легкие. Я падаю в стае ворон на черное горелое поле. Я падаю и вижу человека в белой рубахе на броне тяжелого танка. Танк горит, человек неспокойно как-то стоит. Да, в него сейчас будут стрелять из автомата. Всё тело его вибрирует, но он не трясется от страха смертного, он танцует будто бы. Какие-то ритмичные полудвижения делают его руки и ноги. Словно танец изнутри прощается с телом.
И немец с автоматом увидел этот танец
и раздраженно вскинул свою смертоносную игрушку
и очередь прошила...
...и очередь прошила воронью стаю
и я получил пулю в крыло и кувырком уже полетел вниз...
...и очередь еще не пришла помирать танцору Лео. Он лежал под горелым танком, белая рубаха пропитывалась кровью, небо темно-серое вдруг тоже пропиталось каким-то красноватым сиянием, как горячий снег стало небо, и тут же, сразу, резко потемнело, словно огромный пушистый черный кот улегся на лицо. Лео потерял сознание.
- Швайне Шоммер! За каким чёртом ты полез в эту яму?
- Герр оберст! Я споткнулся, обходя черного кота, и упал.
- Суеверный дурак! На войне надо обходить кошку? Тебе повезло, что ты в похоронной команде и воюешь только с мертвецами, швайне Шоммер.
- Герр оберст! Но кот всё-таки есть, он здесь, он жрет ворону прямо на трупе. А труп шевелится. Сейчас я пристрелю и эту тварь, и русского, и выйду.
Автомат был весь в жидкой грязи. Шоммер оторвал кусок белой рубахи русского и стал аккуратно чистить оружие. Потом оторвал еще полосу от рубахи и прошел в окопный дощатый сортир, присел по нужде. Спешить было некуда. Если убрать все трупы быстро, скучающий оберст заставит еще что-нибудь делать.
Лео медленно приходит в себя.
- Нет, это Мастер приходит в Лео, - пробурчал кот. Он брезгливо отодвинул от себя ворону. Танцора всё-таки убили, а мы с вами, уважаемый Мастер, будем танцевать в возвращенном времени. Всё понятно? «О, сладостная привычка бытия!» — повторю я вам слова героя трагедии Гёте «Эгмонт», сказанные тем накануне казни. Мы, мудрые коты... Урр.. Экая вонь! Не Эгмонт-с, да-с… Но это жизнь. Мы все не имеем ни малейшего желания когда-либо расставаться с этой привычкой бытия. Сейчас Шоммер нас, то есть вас, узнает. Потом я буду не котом, я буду благородным черным пуделем, смешным Повелителем мух. А вы вспомните приветствие, которое всегда говорили герру Шоммеру, когда опаздывали в павильон киностудии, помните - съемки в Веймаре?
- Ветрено в Веймаре что-то. Меня укачало сначала. Как долго шел я в русскую рулетку... Или в объятья ветреной кокетки? А если так, я не шутя дивлюсь: к чему без пользы мучить бедных муз? – продекламировал вполголоса Лео.
- Смотрите, на немецкой сцене – резвятся, кто во что горазд. Скажите – бутафор вам даст все нужные приспособленья. - Шоммер ответил сугубо автоматически, не оборачиваясь, продолжая и справлять нужду и протирать автомат тряпкой.
- Потребуется верхний свет, — вы жгите, сколько вам угодно. В стихии огненной, и водной, и прочих - недостатка нет. - Лео приподнял тело на локти и почувствовал, что в напряженный позвоночник, вибрируя, возвращается танец.
- В дощатом этом балагане вы можете, как в мирозданье, пройдя все ярусы подряд, сойти с небес сквозь землю в ад. – Шоммер вдруг начал что-то понимать, вскочил, натянул штаны, закинул автомат на плечо и расплылся в улыбке. - Ich werde verzeihen, zu entschuldigen! Их верде верзейхен… Вы – жив? ВЫ кто? ВЫ правда ВЫ????
- И с непонятной быстротою опять вращается земля, на ночь со страшной темнотою и светлый полдень круг деля... Такая невероятная быстрота вращения Земли сегодня, герр Шоммер. И я опять опоздал..
- Ах, герр Лео! Вы точно заговоренный. Чудо из чудес, что я вас не убил. Вы заговоренный. А как вы заговорили - я снова будто на проходной студии с бутылочкой пивка. И вы будто опять опоздали и просите пропустить вас на съемки, в ад. Добро пожаловать в ад!
- Вы не шутите? Я могу пройти за кулисы этой тяжкой войны? Тот ад, который мы ставили на студии в Веймаре, это игрушка Мефистофеля, а этот... Да вы знаете, герр Шоммер.
- Да, я знаю, герр Лео.
Издали раздался рев оберста: - Швайне Шоммер! Фу - asshole! Почему всегда, когда ты справляешь нужду, ветер дует в мою сторону? Ох, как мне хочется кинуть гранату в твой окопчик!
- Прошу прощения, герр оберст. Уже бегу. - Шоммер напрягся и громко выпустил газы, подмигнул мне, то есть некоему Лео, и тяжело полез вверх по склону воронки. Затем вернулся, схватил пуделя на руки и побежал опять наверх.
- Смотрите, герр оберст, этого черного русского кота прогнала очень приличная немецкая собака. По-моему такой пудель спал в столовой у полковника люфтваффе. Если я отнесу вместе с вами собачку на аэродром, нам обеспечен хороший коньяк.
- Ты хоть не повредил собачку, не наступил на милого пуделька своим сапожищем, когда летел в яму, умник Шоммер? - оберст был рад полезной находке. Трупы никуда не спешат. А если и правда это пес летчиков, то вечер может быть нескучным, был бы повод собрать буршеншафт! Хоть и в отступлении, но должны же быть у людей маленькие радости войны?
- Смотрите, на немецкой сцене резвятся кто во что горазд. Скажите – бутафор вам даст все нужные приспособленья. – Шоммер потряс головой, словно отгоняя наваждение, и еще раз пробурчал это. Но слишком явственно и членораздельно, оберст услыхал.
- Что ты бормочешь?
- Это из пьесы о докторе Фаусте. Я служил охранником на студии в Веймаре. Там снимали кино. Очень большие деньги вкладывал фюрер в это кино. Пела фрау Марлен. С ней танцевал русский граф, которого специально выписали из Советской России. Он был настоящий мастер-мим.
- Шоммер, ты дурак. Откуда в Советской России танцующий граф? Их расстреляли. Второе. Где ты видел аристократа-актера, мима? Ты вообще видел когда-нибудь на сцене графа? Третье. Что ты приплел за песенки и танцы к славному проекту "Фауст-патрон", а? Нет, Шоммер, Ты даже не Schweinekopf - ! Тупая твоя башка, даже для похоронной команды - слишком тупая!
Голоса моих убийц удалялись. Лео, мастер-мим, поднялся на ноги и легко прошел сквозь березовую рощу, как сквозь коридор осени. Как острой бритвой прорезал холст, плоское поле битвы, и вышел из небытия в эту болевую точку. Надо ж было... Слишком много совпадений. Но жизнь всегда строится из многих случайных совпадений. Это смерть - точка вне вероятностей.
На берегу реки стоит каменная церквушка. На пороге лежит убитый монах. Я захотел помолиться. Но сначала надо захоронить. Я зашел в церковь и в шкафчике отыскал лопату. Там была и ряса. Я надел её. Может быть, не выстрелят в монаха, который хоронит другого монаха. Разве что от нечего делать. Но, по-моему, немцы отступили, а наши пришли. И легли спать. После боя мне лично всегда хочется спать. Смертельно хочется спать.
Рыть было тяжело. Часа четыре прошло, пока я вернулся в церковь. Сил молиться уже не было. На полочке шкафчика нашелся сухарь. Крепкий, черный, кисловатый. Вкусный, как жизнь. Я засыпаю с сухарем в руке. Завтра схожу в деревню - Валдаевка, Валандаевка, Воландеевка? - сдамся властям. Может быть, еще раз не расстреляют. Кто такой – Лео…?