…как будто опять подвела судьба слишком близко к истине, чтоб ошибаться.
Каждый из нас лишь человек, лишь попытка, лишь нечто движущееся. Но двигаться он должен туда, где находится совершенство, он должен стремиться к центру, а не к периферии. …цель игры - сохранение самой игры, а значит и культуры. Однако сохранение культуры, влечет за собой утрату субъекта. Субъект исчезает из истории, в новой реальности нет крови, нет действительности, а есть лишь одни идеи; у субъекта подавлена телесность; он целиком принадлежит культуре и выполняет необходимые ей функции; в конечном итоге - субъект умирает, поглощенный культурой.
Слишком близко к истине, чтобы жить дальше…
Монтаньола, Швейцария, 19 сентября 1964 года. Два года и сорок дней тому назад камрад Герман, если верить Семи наставлениям мертвым, начал от НИЧТО:
«Я начну от ничто. Ничто, по сути, то же, что Полнота. В бесконечности наполненность равно, что пустота. Ничто – пусто и полно. Вы можете сказать равным образом и иное о ничто, к примеру, что оно бело или черно, или что его нет. Бесконечное и вечное не имеет свойств, ибо имеет все свойства».
У меня всегда было странное свойство ощущения друга рядом. И беспокойство – друг ли? Просто собрат по квазистуденческим пирушкам? «Моцарт ждал меня» - сказал ты. Но и «Пабло ждал меня» - перед тем. Мне не нравился Пабло. Мне не нравилась поэтизация «амур-де-труа», или как там ты по-своему ни понимал декорацию эту… Нет, даже бодхи нельзя смешивать наивность и похоть. Грезы любви и… Но ты… Пропасть между аскетизмом и гедонизмом ты перескочил легче, чем я свою – между империализмом и коммунизмом. Хоть ты и смеялся, что пропасти нет никакой, просто сменилась династия держателей восточной империи. А я – монгольский коназ, пытающий-ся (пытающий себя – дословно переводил ты с русского) сделать-ся (сделать себя) норманнским конунгом.
Вообще игры с языками, со смыслами индоевропейских наречий, это ли не было началом Игры в бисер? Как ты по-детски радовался, когда я сказал, что Magister Ludi по-русски звучит как магистр людей. Именно так! Люди – это игра Бога, словами Сидхартхи пояснил ты. И с уважением добавил – «Ты, Леонид, идешь не первый круг паломничества в Страну Востока».
Был ли я тебе другом, или просто вестником из-за реки? Река Амур, затем Аму-Дарья – это же слова любви по латыни. Просто Любовь. Затем – Любовь Арья. Аржан – серебро по-французски. Аршан – серебряный источник на Саянах. Просто слова рассыпались, как бисеринки с нитки разорванного ожерелья времён? Мифы хранят в названиях рек и гор места тысячелетних стоянок людей Золотой Семьи, бегдецов из Атлантиды?
Два года назад, получив по почте «Игру в бисер», с посвящением «Паломнику в страну Востока», о, как я был несказанно рад! Значит, ты никогда не терял из виду камрада Лео, хоть мы, идущие на Восток, и порастерялись в пути, ты даже точно указал место - в ущелье Инферно. Ты ушел в Касталию. Я на войну и в лагеря. Другая каста людей, может быть, у меня на роду написана? Твой Восток – это дети Сидхартхи . Мой Восток – это внуки Чингисхана. Неужели люди по разные стороны Горы – такие разные?
Почему я тогда сразу не догадался, что это была последняя посылка от тебя, Герман? «Уж полночь близится, а Германа всё нет» - напевал я с улыбкой, вскрывая посылку. Жена, Гарма, строго заметила, входя в комнату: «Ты опять играешь словами, ну хотя бы над строками Пушкина не ёрничал». Да что я такого сказал? «Всё. Полночь близится и Германа уж нет» - сердито сказала жена. Примерно так. Я перестал напевать, на всякий случай перекрестился, вроде бы рано, в 60 с небольшим, заговариваться. По радио сказали о смерти Нобелевского лауреата Германа Гессе через три дня.
Здесь, в Монтаньола, господи! – вспомнилоось - кажется у тебя видел на латыни набросок «Морте да Монтань Олла»? Как-то так. Как старинные часы потрескипала эта строчка, как старинные часы, когда подтягиваешь гирю.
Здесь, в Монтаньола, меня попыталась отправить прочь третья жена Германа. Напрасно я в дверь чуть приоткрытую говорил -«Я – Лео. Помните – паломничество в страну Востока?» Она отвечала – «Понимаю. Вчера были Нарцисс и Гольмунд. На днях – восьмое воплощение Сидхартхи. У нас и степной волк бывает, когда полная луна». «Посмотрите фотоальбом в темнозеленом бархатном переплете, 1923 года. Фото на четвертой странице. На вокзале. Мы оба в белых шляпах. У меня не сохранилось, война всё-таки…»
Тишина.
Спустя минут десять дверь открылась. Она стояла с бархатной книгой в руках. «У вас изменился даже взгляд. Только осанка танцующего князя, это осталось и сорок один год спустя. Как вам это удалось?» - зависть женщины ко мне? Нечто новое… «Я продолжаю танцовать. Ежедневно по нескольку часов. И два раза в неделю на сцене. По полчаса. Вполсилы».
Мы пили красный чай. По-моему Герман любил желтый. Он понимал толк в напитке своего детства. Добавлял тычинку шафрана, он знал, как отличить кашмирский от любого другого.
«Вы по-прежнему снимаетесь в кино? Достигли успехов? У нас не берут в прокат ваши фильмы, железный занавес, понимаете, да?»
«Понимаю, да. Достиг больших успехов – король эпизодов. Лауреат. Не Нобелевский, локальный лауреат. И теперь чаще всего эпизоды со мной вырезают из окончательного монтажа – слишком сильно, отклоняет от основной идеи. Импровизации не те, что нужны режиссеру. Не всегда, конечно. Кое-что остается. Но сегодня именно так. На съемках в Восточной Германии мне предложено получить завтра расчет и возвращаться в СССР. Гонорар 100 процентов и две недели неожиданного отдыха. Не спрашивайте только, долго ли я пробуду здесь. Не пойму, как я решился, без виз и всего прочего. Просто пересек границу по знакомой тропе. Сейчас уйду, у вас не будет неприятностей».
«Насколько я знаю, мои неприятности – безделица, по сравнению с вашим КГБ. Я могу что-либо сделать для вас, или просто оставить вас наедине с его кабинетом на это время?».
«Вы – это он! Если мы можем сделать человека счастливей и веселее, нам следует это сделать в любом случае, просит он нас о том или нет. Ведь да?»
«Не думаю, чтоб я он, что была для него и стану для любящих людей чем-то более, нежели Гретхен для Фауста… Он подарил мне крупную темную жемчужину, «Арабская Маргарита». В тексте сертификата «Арабская Меритнит», но Герман мне говорил, что это коптская версия имени Маргарита. О, это знак Касталии, одна из точек бисера, которой Магистр может начать Игру. Сейчас я вам принесу ее. Или вам лучше нечто из 20-х годов? Но я почти не знаю это время из жизни Германа. Я немного ревную его к этому времени… Пойду за Маргаритой, мне почему-то кажется, что вы должны ее увидеть, Мастер Лео из потока Леонидов!» - она убежала.
Открытая книга на столе. Там, где он читал накануне встречи с НИЧТО?
«Когда в мире мир, когда все вещи пребывают в покое, когда всё в своих действиях следует за своим началом, тогда музыка поддаётся завершению. Когда желания и страсти не идут неверными путями, музыка поддаётся усовершенствованию. У совершенной музыки есть своё основание. Она возникает из равновесия. Равновесие возникает из правильного, правильное возникает из смысла мира. Поэтому говорить о музыке можно лишь с человеком, который познал смысл мира».
Господи, Герман! Разве музыка поддается завершению? Разве умершее солнце не становится теплой планетой? Разве танцующая звезда не рисует на хаосе новую партитуру?
Вернулась Надин, о, нет, её зовут Нина, или Нинон, или… Как бы не ошибться… Она явно заинтересовалась мной, неловко. Хотя, лукавый Герман ведь в период увлечения философией саксофониста Пабло склонил к измене мою ласковую этуальку, как же её звали-то – звездочку французского варьете…? Так… «Узнал он и то, что человек предпочитает пострадать и внешне покаяться, чем измениться в душе». Пусть даже так…
«Я заказала оригинальное распятие из тонкого серебра, и вплела туда его Маргариту. Он любил это парадоксальное сплетение грешного с праведным. Помните, у Гете:
Где б ни был я, в какие бы пределы
Ни скрылся я, она со мной слита,
И я завидую Христову телу:
Его касаются ее уста…
Помните?»
Лео не сразу рассмотрел на скульптуре жемчужину. …странное распятие, чем-то напоминающее меч Эскалибур. Камень, в который Мерлимн спрятал меч, это же был метеор Маргарит из потока Леонидов, да?