В обестревоженном молчании
суставами гремит состав
сквозь сумеречное звучание
еловых арф.
***
Гляди вперед на сто сезонов
(Да хоть на тысячу гляди):
Брезентом темным и зеленым
Лежат под небом ковыли.
Мерещатся мне разговоры,
игра священных пустяков,
неторопливый поезд скорый
с фаянсом книжных уголков,
купе, идущее сквозь местность,
абстракцией несомый быт.
О, тень скользящая по тексту,
подтекст твой легкий не забыт.
***
Сквозь темные гибкие створки,
еловый березовый фон
скользят невесомые шторки
и столик, и тусклый плафон,
Крыло полустанка. Утоплен
во мраке на зыбкую треть,
колеблет рассеянный тополь
намокшую рыжую медь.
…Хибары, столбы, повороты,
макушки в металле глухом,
отсутствия легкие ноты,
промеры — округлым углом.
Но вот уже тайнами окон
дом взглянет, светлее угля,
льняной и оранжевый локон
прогладит рассветная мгла.
Медлительно, трудно яснея,
кругом проступает заря,
железной дороги аллея
мерцает в лесу октября.
И снова заморосило,
как будто бы в керосин.
И тут же промолвил «Россия»
абстрактный ее кирасир,
то пристав, то вольный художник,
да кто его ведает, кто,
взгляд долгий на пристальный дождик,
глагольное время в пальто,
шатание по палисаду.
Ладонью, выключив звук,
прижми к столу эту браваду
запрыгавших букв.
***
Наивное и гибкое упрямство
широкой гидрой ласково поет,
над глубиною сложного пространства
из знаков собирая постоянство
настила, что ступенями идет.
Соломинки стремительно стяжает
рекомбинация, бегущая на слом,
и мысль сама себя собой скрывает
от следствий в проступающем «потом».
***
Бытует издавна на белом свете
привычка проходить сквозь виды эти,
цветы сминая, недопонимая,
под рощи свои пашни оставляя,
чтоб снова от огня трещала хвоя.
Вот тоже «думы». Справное былое.
Тревожный сговор без мечты и проку
лежит за тишиною внешней воли,
и тронуть словом эту подоплеку
нельзя без равнодушия и боли.
Когда уже не помогают чувства,
эмоций пульпа пусть себе трепещет
от резкого касания … искусства?
Немного так. Ясней намного вещи.
Открыто, потаенно ли, жестоко?
Когда желает, то со зла ли, логос.
Планирует ссеченный ветром волос.
И это повторяется без срока.
***
Через Византию, собравшую яд
на быстрое, словно дождь,
тихое, словно тень,
где Зоя пыталась убить
скорого зятя
Ярослава
(может кому-то мила
юная старина,
мятежное предначертание) —
змейка из Эллады
с мелодией Орфея на хвосте,
бесспорно не закосневшая
в догме.
Зачем
романтика?
***
А
время
такое.
***
Варавва "жжет глаголом",
его жестокость достойна земной славы,
точно астральный хрусталь.
Чада молчат, что их станут спасать от диатеза.
Провода в телеграфе закоротили.
Месса вторичности.
***
Вот так и думаешь себе
в вагоне за видами,
перед монитором, где смешано
простое и бесчеловечное.
Без претензий —
желание разделить
подарок.
***
Можно понять, должно обнять
серые крылья тоски,
в василисковом поле траве под стать
черные колоски.
Возвращается всё,
а вращается сор,
оболочки срываются, лимфа, кровь,
острый стрекот зеницы,
беззвучный шторм,
взлет над лесом
трансформ.
***
Суете, молекулам не молись,
флюгер крутится, а звезда горит.
Правды ждет откровенно жизнь,
даже если не говорит.
Понимать ее – слово дать,
пусть покажется: «с потолка».
А, теория? Бесполезно лгать.
Элеваторы — не творят зерна.
Вешки ясности, легкая вода,
бредень, невод, садок нитяной,
темный алеф, нано-среда.
Не спеши рифмовать со мной.