Алехандро Гарсии двадцать четыре года.
В его буро-зеленых глазах - словно стрелки датчиков,
Словно крест оптического прицела.
Алехандро курит, идя по улице.
В левом ботинке хлюпает.
Сердце гулко стучит, как какой-то адов
Механизм; неизвестно, где он ночует сегодня,
И хватит ли денег хотя бы на что-нибудь,
Кроме этих дрянных папирос -
Хотя бы на зажигалку к ним.
Он садится в парке на лавочку возле фонтана,
И курит, пока глаза не
Заливаются синевой.
Алехандро чувствует - он не вполне живой,
Хотя, разумеется, не совершенно мертвый.
Алехандро курит - послав все проблемы к черту,
И в какой-то момент вдруг видит, что перед ним
Девочка в белом платье, такая знакомая...
Он припоминает, как провожал до дома
По длинной, тенистой, кривой аллее,
Как целовал, прижав к стене
И она
Была белой, как та стена,
Или даже еще белее.
И как пахло полынью и мандаринами.
Он вспоминает, бормочет - "Надо же, докурился...", -
Поднимает голову и говорит: "Мария?..
Черт побери, каким тебя принесло?"
Мария молчит и улыбается, как Джоконда.
От белого платья пахнет старой иконой,
И, почему-то, немного - парным молоком.
И Алехандро падает на колени.
Речь становится сбивчивой, словно он пил неделями,
Алехандро целует край платья - белого-белого -
Быстро-быстро, и шепчет: "Ты знаешь - одну тебя
Я любил, и одной тебе..." - и сбивается, и бормочет,
Что был грешен, блудлив, пропащ и весьма порочен,
Пил, курил, воровал, однажды угнал машину,
И разбил; что был гневен, завистлив, и просто, в конце концов, сволочь...
- ...но тебя я всегда любил, я клянусь, Мария,
Если хочешь - в глаза, если хочешь - в сердце смотри мне...
Белое платье пахнет парным молоком,
И совсем немного - старой пыльной иконой.
Он стоит перед ней, как перед слугой закона.
Мария протягивает ему руку
И говорит: "Пойдем".