Воздух степью пропах, утро жертвует солнечный слиток.
Занемела рука, пыль покрыла всего с головой.
За усталой упряжкой навстречу клубится кибитка,
«Дурь находит, и я сочиняю в коляске о той»,
Той, чьей талии тоньше не сыщешь в российских пределах,
Что балы обожает, да грудью не кормит детей,
Чуть глупа, косоглаза, и нежится долго в постели,
Не слагает стихов, любит шахматы, сплетни, успех.
Ну, теперь Оренбург. У охотника славная баня!
Разогретое тело ласкает пахтовый халат.
А потом – на базар, что бухарцы везли караваном
Из полтыщи верблюдов с охраной в десяток солдат.
Вот тончайшая бязь, вот – чиляк, переполнен халвою,
Вкус маслистых зетин, экзотический «девичий мёд».
Подгулявший ямщик распроститься готов с епанчою,
Чтоб хватило на чарку, а там – в лошадиный помёт!
Как злодей-Пугачёв был похож на таких «полководцев»,
Из колодников, всплыв на сомнительный «царственный» верх,
Посбирав вкруг себя из холопов толпу «царедворцев»,
И сложились не сказки, - кручинные песни про смерть…
Ты прости за любовь, за судьбу, Капитанская Дочка,
Офицерских девиц не держали в залог казаки…
Мне во след поМАШИ белоснежным далёким платочком,
Да останься ветвями плакучих ракит у реки.
Что столичный архив, по сравненью с народной молвою!
Ну, припомни ещё, о Емельке поведай, казак…
Неоглядная степь, омрачённое небо рябое.
На неделе дожди. Так, довольно, по тракту назад.
И покуда живу, сердцем «числюсь по милой России»,
Пусть не знает калмык мой простой и великий язык.
«До свиданья в степях или над Уралом»… куранты пробили…
Я вернусь, я навеки с тобою сроднился, Я-и-и-и-и-и-ик!
01.10.85