Нечесаный детский город
проросший из буераков
вихрастою головой.
Помню – под лапчатым кленом
блохастая черная лайка
ловила немытые ноги,
и через кресты акаций
мама звала домой.
Утро гремело в восемь
гулкой молочной крынкой
по перекрестным просекам
глазастых хрущевских дворов.
Мы уходили – дети,
но, ударяясь оземь
на пустырях превращались
в юрких бродяг и воров.
Всходило бетонное солнце
над гаражом девяностых
последних досталинских бабушек
клали, обмывши, в гроб.
От их угрюмых шалей,
тронутых слезным воском,
джинсовый век отвалился
Как крови опившийся клоп.