Глава 17. На полпути к затерянному миру
(на фото: фугара, она же "жус")
Стартовать решили рано. Практически затемно. Вчерашняя теплая ночь растаяла без следа, оставив после себя к утру огромные лужи стылой воды и рваные хлопья тумана, зацепившиеся за колючки низкорослых кустарников. Столбик термометра, словно замерзнув, упорно держался на отметке +15, и не собирался покидать «насиженное» место. Мы были с ним полностью солидарны и тоже не спешили выбираться из душной колбы укутанного в полиэтилен шалаша.
- Антре! Антре! – просунув в узкую щелку шоколадный нос и пухлые губы, завопил Титль Домм.
- Ишь ты, нашел клоунов… - заворчал Александр, плотнее зажмуривая глаза, - Еще бы сказал «алле, ап!».
- Саша, ты сердишься? – сильно удивился Рич, который за последние дни успел привыкнуть к тому, что наш оператор всегда поднимается раньше всех, готовит завтрак и бродит по окрестностям деревни, «чтобы не упустить свет».
- А что? Человек не может поспать? К твоему сведению, мой дорогой, у меня здесь официальный и заслуженный отпуск…
Последние слова были такими дурацкими, что мы просто не могли сдержать смех:
- Сань! Ты шутишь! Что, правда, отпуск? А жена в курсе? – Леша тёр заспанные глаза, зевал и улыбался.
- Не-а, Лёх, наверняка не знает… Он, как Ленин в анекдоте, супруге сказал, что в командировку, на работе сказал, что на Мальдивы с женой, а сам в дикие джунгли и… снимать, снимать, снимать. – Вика уже окончательно проснулась и протирала лицо влажной спиртовой салфеткой.
- Смейтесь, смейтесь…. Я посмотрю на вас, когда вы в Москву вернетесь. У меня уже сорок часов отснято, а у вас слайдов – с гулькин нос. Сами же потом будете у меня материалы выпрашивать… и, фигушки, я вам их дам.
- А что? Ты их консервировать будешь? – Миша заинтересовано и серьезно взглянул на товарища.
- Нет, Миш, - включился в разговор Андрей, - мы ж не знаем, что Саня наснимал. Вот возьмет и вывесит на ютюбе компромат. В одночасье проснёшься знаменитым.
- Ой, Петрович, у Мишки репутация такая безупречная, что его давным-давно пора скомпрометировать, - засмеялась Виктория, доставая зубную щетку и отбрасывая полиэтиленовый полог шалаша.
Большая поляна была абсолютно пустой. Не горели «домашние» костры, не сновали вокруг хижин вездесущие мальчишки, не стучали костяные ножи, измельчая клубни маниоки для утреннего «супа». Палатка наших охранников тоже исчезла. Центральное костровище практически прогорело, и лишь изредка выплевывало в небо редкие струйки сизого пепла. В полном недоумении мы выбрались наружу. Позади хижины, тесно прижавшись спинами друг к другу, сидели Лу, Антуан, Жермен и два пигмея, вооружённых копьями и луками. Титль Домм отсутствовал.
- А где все? – поздоровавшись, поинтересовался Ричард.
- Если ты имеешь в виду этого бессовестного мальчишку, - медленно ответил Жермен, - то он удрал. И не просто удрал, а с вашим рюкзаком.
- Я же видел его минуту назад…
- Десять минут…. Прошло уже десять минут. Он мне что-то с утра плел про больной живот, потом про то, что подвернул правую ногу, хотя сам хромал на левую. Потом сообщил, что у него начинается лихорадка и что он должен срочно возвратиться к Сиприанусу. И еще сказал, что вы его отпустили. При этом он как-то странно все время моргал глазами, словно у него тик.
- Жи! А ты разве не в курсе?… - начал Ричард, но тут же был прерван возгласом Вики, сообщившей, что она действительно отпустила юношу к родственникам.
- Я не знаю ничего, - насупился Жермен, - Так всем и буду говорить. Пусть меня хоть режут…. Но, кстати, утром, перед уходом, пока все пигмеи еще были в деревне, Никса крутился вокруг своей подружки и чуть не заработал по мордасам от ее жениха.
- Вот кретин! – не выдержал Ричард. – Ладно, мы сделали всё, что могли, дальше пусть выкручиваются сами. Но я не понял, куда все остальные-то подевались?
Рассказ Жермена, который перевел Рич, выслушав предварительно путаное бормотание оставшихся пигмеев, удивил и тронул нас одновременно.
Оказывается, для пигмеев уход любого человека, которого они считают своим родственником – это всегда печальное событие, похожее на смерть. Точнее, если пигмеи точно знают, что человек уходит на охоту, или несет продукты для товарообмена и надеется вернуться, то он герой, а событие – праздник. Если же из деревни уходят без надежды на возвращение (это может быть замужество, изгнание ребенка, не прошедшего инициацию, заразное заболевание или смерть) в деревне объявляется траур. Траур длится одну или две луны. В это время пигмеи должны покинуть свои хижины, чтобы духу ушедшего стало скучно, и он тоже покинул деревню. По истечении двух лун племя возвращается.
- А куда девают мертвеца? – прямодушно спросил Александр. – Дух его, допустим, из деревни уйдет, но тело-то останется лежать и разлагаться?
- Если человек умер, женщины моют его тело и заворачивают во все одежды, которые у него были при жизни. Потом его укладывают в позу зародыша, сгибая ноги и протягивая руки между колен, связывают и закапывают прямо посреди его хижины. Больше в деревню с покойником племя не возвращается, откочевывая на новое место, идти до которого не меньше двух лун.
- Значит, и наш уход пигмеи восприняли как потерю родственника? – пригорюнился Алексей.
- Совершенно верно! Аббутель в траурном белом чаге увел всех в лес, как только мы ему передали ваши подарки и палатку.
- Интересно, белый чаг – что за зверь?
- Леш, да какая разница… - Михаил встал и с грустью оглядел покинутую деревню. – Задали мы им забот с нашими приходами-уходами. Теперь люди будут два дня бродить непонятно где и непонятно ради чего…
- Ну да.… А потом еще выяснится история с Туей и мы будем выглядеть абсолютными неблагодарными свиньями.
- Да не переживайте вы… - Рич тоже поднялся и вслед за ним вскочили охранники и пигмеи. – Может быть и хорошо, что мы подружились с племенем Аббутеля. Им всем будет что вспомнить и что рассказать детям. Ведь могли бы жизнь прожить и ничего «такого» не узнать.
- Ага! У Сиприануса в деревне уже есть телочка Вика, может и здесь Аббутель внука Мишкой назовет…
- Нет! – покачал головой Михаил, - Судя по тому, как Аббутель сдружился с Андрюхой, внука он назовет только Петровиче.
- Или внучку, - прыснула Вика.
- Ну ладно вам…. Жаль, конечно, что не попрощались. Тем не менее, надо выдвигаться. Сколько нам километров топать?- загорелся жаждой активной деятельности Алексей
- Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз, - в один голос воскликнули Андрей с Мишей и все засмеялись.
Здесь надо объяснить, почему фраза про «наверное, сто пятьдесят километров» вызвала в наших рядах такую реакцию. Этот случай произошел лет десять назад, во время нашего первого знакомства с Африкой, точнее, с Танзанией. Мы тогда составили себе совершенно грандиозный маршрут, решив за двенадцать дней побывать во всех мало-мальски интересных и значимых уголках страны, включая даже остров Занзибар. В этой связи приходилось очень рано просыпаться и очень поздно вставать. На одном из этапов мы должны были проехать от кратера Нгоро-Нгоро до горы Килиманджаро практически без остановок. Ни кофе, ни бутербродов с собой не было, кафе по дороге нам тоже не встречались, пить, есть и спать хотелось немилосердно. Но спать в душном, раскаленном джипе не получалось, а про еду мы вам уже сообщили…. Естественно, всем было интересно знать, сколько еще трястись по пустынной дороге.
- Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз, - вежливо ответил водитель.
Прошло два часа. Вышли на перекур размять затекшие ноги.
- Дружище! Далеко ли до места?
- Ноу! Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз!
Спустя еще час, потом еще два и три часа мы слышали одну и ту же фразу. Уже и Килиманджаро кивал нам на горизонте своей снежной шапкой, уже и кафе стали попадаться, и вполне можно было перекусить, но азарт гнал и гнал вперед. Нам было страшно интересно узнать, что же такое в представлении африканца значит эта сокровенная цифра – сто пятьдесят километров. Мы уже ехали по тесным улочкам городка Моши, который расположен у подножья горы, мы уже хохотали до слез, если кто-то задавал шоферу навязший в зубах вопрос, но африканец сразил всех наповал, ответив очередной раз:
- Вы очень глупые белые люди, – (переводим с английского) – Амос вам говорил, сколько надо ехать, но вы никак не понимали. Неужели вы и сейчас не видите гору и не понимаете, что нам осталось ехать пять минут!
- Брат, тогда ответь, сколько мы проехали от Нгоро-Нгоро?…
Вам процитировать ответ, или вы сами догадаетесь?
Вот и сейчас, стоило Алексею задать вопрос о расстоянии, как мы вспомнили абсолютную бесполезность любых уточнений. Мы уже говорили, что продвижение по джунглям правильнее измерять в часах или днях. Здесь один километр может растянуться на сутки, а в другой раз можно проскочить и десяток километров за час.
Важно лишь то, что наши проводники-пигмеи прекрасно знали направление, в котором находятся заповедные места Давы и Нола, городок, с которым мы связывали свои надежды на возвращение к цивилизации.
Тем не менее, было принято решение, пока есть силы и пока мы особо не страдаем от жажды или голода взять самый высокий темп и пройти максимальное расстояние.
Пигмеи, Жермен, Ричард, Алексей и охранники честно распределили багаж между собой, Андрей и Михаил несли автоматы и фотокамеры, Александр нагрузился своей съемочной аппаратурой, Вике доверили аптечку и рюкзачок с документами.
Первые километры были самыми сложными. Это если судить объективно. Земля полностью размокла после ночного ливня, превратившись в непроходимое болото. Примерно через пару часов мы уже отказались прорубать себе дорогу с помощью мачете, поняв, что сил на то, чтобы махать тяжелыми ножами тратится недопустимо много. Выстроились цепью, в которой первый и второй «превопроходцы», взламывающие густые кусты и лианы, постоянно менялись. Нам показалось более правильным оставлять на кустах клочья одежды и расцарапывать туловище, чем заработать кровавые, незаживающие волдыри от рукояток мачете.
- Дойдем до носорожьих троп, станет легче – пообещал Жермен, вытирая с лица пот, а с пораненного плеча кровь.
- Носорожки, ау! Где вы? – закричала Вика и тут же шлепнулась на пятую точку, испугавшись оглушительного треска, раздавшегося из соседнего куста.
- Горилла! – выдохнул Ричард.- Ох и огромная…
- Ты ее видел? – мы столпились возле развороченного куста, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в густой листве.
- Как вам сказать… Только тыльную часть…
- Смотрите! – Андрей показал мачете куда-то себе под ноги.
В мягкой жирной грязи были отчетливо видны какие-то большие круглые отпечатки, размером с коробку от торта.
- Слон что ли? – протиснулся вперед Алексей.
- Дай, сниму! – отодвинул его Саша.
Старший пигмей ухмыльнулся, потом сделал страшное лицо, встал почти на четвереньки и заковылял к следу. Повернув голову в нашу сторону, он приложил к отпечатку кисть руки, поджав пальцы к запястью и опершись на след костяшками.
- Это что? Это у мартышки такая рука? – оторопела Вика.
- Да уж, - присвистнул Михаил, - этому самцу, реши он жениться, трудно было бы подобрать обручальное кольцо. Думаю, что его палец толще, чем три моих…
Как это ни странно, впоследствии все мы, рассказывая о гориллах, вспоминали не их рост, вес, мощь, а именно это Мишино определение: палец, как три наших. Наверное, человек устроен таким образом, что хранит самый яркий эмоциональный образ, зафиксированный мозгом. Что стоило нам выучить и запомнить, что рост равнинной гориллы достигает 180 сантиметров, зато размах рук больше двух с половиной метров. Весят самцы горилл от 170 до 300 килограмм. И разве это менее впечатляюще, чем какой-то палец.
Но вот, поди ж ты…
Эта случайная встреча в лесу как-то сразу нас и отрезвила и вдохновила. Мы вспомнили, что пришли в джунгли не за тем, чтобы сдавать кросс по пересеченной местности демонстрировать чудеса мужества. Мы планировали удовлетворить свой интерес, получить удовольствие от знакомства с миром дикой природы. А вспомнив это, тут же почему-то почувствовали непреодолимый голод.
- Народ, кто-нибудь собирается завтракать? – не выдержал Александр.
- Месье, же не манж па сис жур, - жалобно пропел Алексей.
Жермен, отдыхавший в стороне, воспринял Лешины слова буквально, взглянул на него с непередаваемой нежностью и жалостью и тут же отправился к пигмеям о чем-то договариваться.
- Оставайтесь здесь, - сообщил он через минуту, - Разведите костер и ждите нас. Мы сейчас принесем какой-нибудь еды.
- Давайте отдадим ребятам кукурузу, а сами сварим кофе, - попросил Андрей. – Бог с ней, с едой. Но без кофе я умру!
- Андрюх, погоди! Дай хоть до речки какой-нибудь дойти. Не из болота же пить. – Ричард махнул рукой, отпуская пигмеев.
- Прикиньте, если они сейчас не вернутся, - обрадовал всех Леша, опускаясь на землю, прямо в липкую, прохладную грязь.
Следующие минут двадцать мы блаженно дремали, иногда открывая глаза и слушая звуки джунглей.
Кстати, о лесных звуках, речь мы еще не вели. Особенно о тех, которые издают не пернатые, а, скажем, те же обезьяны. А их голоса мы уже почти узнавали.
Язык обезьян сложно спутать с любыми другими шумами и голосами. Среди наших далеких предков есть и совсем молчаливые, и откровенные болтуны. Молчаливыми считаются гиганты-гориллы. Они издают крайне мало звуков: ворчат, кряхтят, визжат, ревут, лают и хрюкают. А вот у их более мелких коллег, шимпанзе, словарь более разнообразен и даже забавен. Самые характерные звуки для шимпанзе – это аханье. Ахает эта обезьяна во многих случаях, но чаще всего тогда, когда обнаруживает нечто вкусное и тут же созывает на обед всех родственников – удивительно щедрое животное! Когда рядом опасность, то шимпанзе издает другой звук – громкое «хе-х». Услыхав такой сигнал, ее сородичи начинают спасаться бегством. Но, если бежать уже поздно, то обезьяны грозно укают и ухают «у –ух –у –у- ух» низким и страшным голосом. Иногда это срабатывает – враг пугается и отступает. Смешнее всего шимпанзе удивляется, сталкиваясь с чем-то незнакомым, например, с белым человеком. Мы однажды едва сдерживали смех, наблюдая, как три примата сидели на толстом баобабе, рассматривали нас и переговаривались: «гм – гм». А так же они лают, визжат и вполне натурально, только очень хрипло смеются. Обезьяны прекрасно понимают друг друга, даже если они из разных каст и видов. Ричард рассказывал, что был свидетелем тому, как маленький гамадриленок, потерявшись, кричал самое настоящее «ау», а обнаружила и привела к родителям его старая мартышка. Кстати, мартышки самые разговорчивые обезьяны: они хрюкают, как свиньи, щебечут, как птицы, тявкают и визжат.
Пока мы наслаждались отдыхом, вернулись пигмеи. Добыча их была не велика, но нас порадовала. В заплечном мешке старшего воина болталось пару горстей диких персиков, гроздь перезревших бананов и шипастая местная дыня – кивано. Для тех, кто ее ни разу не пробовал, трудно будет представить вкус…. Попробуйте от души посахарить огурец и полить его прокисшим томатным соком.
Были в мешке и другие «плоды». Раньше мы их никогда не пробовали, хотя и видели частенько в деревне пигмеев, но в этот раз рискнули. Назывались плоды – фагара. Но так это дерево называют на севере Камеруна, на родине Ричарда. В переводе с арабского, фагара – это позвонки. На стволе фагары имеются довольно крупные шишки с острыми и длинными шипами-отростками, чем-то напоминающие хребет человека.
Фагару с удовольствием едят и очень активно лечат ей самые разные болезни. Вкус – кисловато-нейтральный, с каким-то чуть чесночным и одновременно хвойным запахом. Попробовав фагару на этом привале впервые и узнав ее пигмейское название, мы уже без труда отыскивали колючие шишки сами и подкреплялись прямо в дороге, не прерывая движения. Пигмеи называли фагару «жус» . Мы выяснили, что букву «ж» они прибавляют к слову как мы частичку «не». «Ус» - обозначает какую-то болезнь, вроде лихорадки. Следовательно «жус» - это что-то вроде антилихорадки.
Покряхтывая и постанывая от усталости, наш отряд, тем не менее, решительно поднялся с земли и продолжил маршрут, уходя все дальше и дальше от деревни.
«Точка невозврата» - наше любимое определение, должна была быть пройдена уже к вечеру. Преодолев этот рубеж, нам придется забыть о возвращении в деревню. Сил на то, чтобы пробираться вперед, теоретически, любой человек может набрать. Возвращаться, как это ни странно, психологически сложнее. Поэтому в глухих лесах, в джунглях, в тайге обычно погибают именно те, кто сорвался в обратный путь, миновав каждый свою «точку невозврата».
Примерно к пяти часам дня первой сдалась Вика.
- Миш! Мне кажется, я сбила ноги…
- Кажется? Или сбила? – Миша внимательно посмотрел в лицо Виктории, отмечая и бисеринки пота, выступившие на переносице, и закушенную до крови губу, и зеленоватую бледность, проступившую даже сквозь бронзовый загар.
- Наверное, сбила….
Михаил коротко свистнул, давая нам понять, что произошло что-то непредвиденное и требуется привал.
- Снимай ботинки…
Зрелище, которое нам предстало, когда два огромных, намокших армейских ботинка упали в болотце, подняв фонтанчик брызг, было ужасным. Примерно от середины пятки и почти до щиколотки багровели два огромных кровавых пузыря. На правом кожа лопнула и на землю капала темно-коричневая, водянистая жидкость.
- Ох, и ни фига себе, - присвистнул Рич, впечатленный увиденным.
- Какого лешего ты терпела? – возмутился Михаил. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Почему не сказала раньше? Что за тупое геройство?
Тот, кто бывал в подобных походах, прекрасно понимает, почему наш приятель буквально взбесился. Ненужный героизм – самое поганое, что ты можешь продемонстрировать своим друзьям, если они тебе действительно дороги. В джунглях, в горах, в дайвинге, в других экстремальных приключениях твоя жизнь и здоровье становятся вроде уже и не твоим, а общим достоянием. Нельзя терпеть из последних сил, боясь подвести товарищей. Потому что тогда, когда терпение кончится, ты свои проблемы автоматически переложишь на их плечи. И те задачи, которые вы вместе договорились решить, а дороги преодолеть, станут в два раза опаснее, тяжелее и дольше.
Вот и мы сейчас, вместо того, чтобы двигаться в размеренном ритме, приспосабливаясь к возможностям самого слабого, вынуждены были решать внештатную ситуацию. Ноги Вики были обработаны антисептиком, мазью с антибиотиком и хорошо перебинтованы. Однако, даже речи не было о том, что она сможет опять одеть ботинки и продолжить движение. Единственное, что можно было нацепить на ее распухшие, болезненные ступни –чьи-то вьетнамки.
Мы находились в самом гнилом месте Дзонго-Ндоки, где почва почти тотально заражена шистосомой – опаснейшим тропическим паразитом, вызывающим тяжелое, часто смертельное заболевание. А самый прямой путь заражения этим гельминтом – раны на ногах, через которые личинки беспрепятственно попадают в кровеносную систему.
Следовательно, о том, чтобы Вика продолжала движение , что называется, «на своих двоих» и речи не шло. Нам все, по очереди, придется нести ее на закорках, как минимум до того места, где почва станет более сухой и твердой.
Но это были еще не все неприятности. На перевязку ушли практически все бинты. И если что-то случится еще с кем-нибудь, рану перебинтовать будет нечем. Успокаивало только то, что в рюкзаке у Андрея хранилось две «эн-зэшные» новые футболки, которые можно будет нарезать на бинты.
Погоревав, поматерившись и выкурив по паре сигарет по кругу (экономия курева была жесточайшей) мы снова двинулись в дорогу. Вика ехала на спине у Михаила, оглашая окрестности раскатистым русским плачем: «И родные-е-е-е не узна-а-а-ю-ю-ют, где могилка моя-я-я-я»…
Словно решив компенсировать все неприятности дня, вечер подарил нам вожделенную носорожью тропу. После непролазной чащи мы восприняли ее так, словно выскочили с сельской улицы на просторный автобан. Захотелось петь, пить, смеяться и шагать размашистым шагом, наматывая на внутренний спидометр метры и километры трудного пути до вожделенной встречи с заповедным миром. А может, мы просто спешили уйти из джунглей?