1.Бывает, сидишь возле влюбленного, как у постели больного.
Лучшего друга вот так подстелили в сердце
Дали винца несвежего, забродившего, сильно хмельного,
И сломали его последнюю баррикаду-дверцу.
А он мечется, как в жару, как в сильном припадке,
И все что помнит отчетливо - только имя.
И это имя звучит противно, липко, даже приторно-сладко.
Да мало толку: от него народится дурное племя.
Но больной не слышит увещеваний, заговОров и призываний,
И все об одном, об одном толкует:
Он глядит на тебя глазами тюленя, лани,
И пересказывает, как она поет, говорит, флиртует.
И он жив, казалось бы, столько эмоций сразу
И ты то ли рад, то ли зависть уже берет.
А он - всё о том, как она на обед приготовила зразы,
Рагу, оливье и вишенево-сливовый пирог.
2.А потом, через месяц, полгода, год - не имеет смысла,
Он звонит к тебе в дверь, а в глазок ты его не заметил,
знаешь, призрак и то румяней; твой друг обвис
на своем скелете, как лук, нанизанный с шашлыком на вертел.
Он почти неживой, и опять в бреду и в хмелю,
Только это больше уже похмелье, а не дурман,
Он о ней теперь, как о ране. Пойдем, я тебе постелю
На диване в гостинной, мой полуночный шаман.