Литл Гиддинг (1942)
I
Весна посередине зимы - особый сезон,
Вечный, хотя и сырой,
Застывший где-то между небом и землей.
В это время,
Подсвеченный морозом и солнцем,
Короткий день по особому ярок,
На прудах и в канавах пламенеет лед,
На безветренном морозе
Сердце разогрето,
Послеполуденное солнце слепит глаза.
Этот свет ярче жаровни,
Он будоражит сонный дух: ветра нет,
Но есть огонь Пятидесятницы,
Горящий в темноте.
Где-то между таянием и льдом
Сок души закипает. Земля еще не пахнет,
Но это уже весна,
Она пришла, нарушив договор времени.
На час изгородь покрывается белыми цветами -
Внезапное цветение, которого не бывает
Даже летом, нет почек и нечему оцветать,
И это не вписывается в теорию зарождения.
Где это лето, невообразимое ничейное лето ?
Если вы пройдетесь
Той же дорогой майским днем,
Вы увидите те же белые изгороди -
Но теперь у них особая, чувственная сладость.
Если придете ночью, обанкротившись от жизни,
Если придете днем, не зная, зачем пришли,
Если свернете с дороги и за свинофермой найдете
Полуразрушенный фасад и надгробье,
Вы почувствуете то же самое,
И то, что вы раньше считали своей целью,
Окажется скорлупкой смысла.
И сама цель окажется другой.
Если захотите еще раз пройтись
этой дорогой в другое время,
она останется такой же: нужно только
отказаться от суждений. Вы здесь не для того,
чтобы устраивать проверку. Вы здесь
для того, чтобы стать на колени и молиться.
И молитва будет больше, чем слова,
чем сознающий мозг, чем звуки от молитвы.
И это будет то, что мертвые хотели рассказать,
И это будет больше, чем язык живущих.
Здесь, в Англии или нигде,
пересечение вневременного со временем.
Всегда и никогда.
II
Пепел на рукаве старика -
все, что оставили зимние розы.
Пыль над седой головой -
Все, что осталось от прожитого.
Пылью стал дом, стены, панели и мыши,
Смерть всех надежд, и тоска,
Воздуха смерть.
Наводнение и засуха,
В глазах и во рту.
Вода умерла и умер песок
(в споре, кто лучше).
Испепеленная и выпотрошенная земля
Глядит на тщетный труд,
Смеется грустным смехом.
Смерть земли.
Вода и пламя победили
и поле, и траву, и город.
Вода и пламя посмеялись
Над жертвой, от которой
Люди отказались.
Вода и пламя погребут
Разрушенные основанья
Святилищ и церквей.
Тогда умрут огонь и море.
В неясный предрассветный час
Когда ночь на исходе,
Когда вновь бесконечность возвратилась,
После того как темный голубь пролетел
Над горизонтом, возвращаясь,
Когда сухой листвы ковер шуршал как
Олово, и дым откуда-то вился,
Я встретил человека, - он спешил,
и как упавший лист,
летел навстречу мне, подхваченный рассветом.
И я стал изучать его лицо
(как иногда мы изучаем незнакомцев), как вдруг
Мне показалось, что в его лице
узнал я мастера, умершего давно,
и всеми позабытого; у призрака
глаза блистали светом мне знакомым.
Я обратился к двойнику и закричал,
и тут же мне в ответ: «Ты тоже здесь?!»
Хотя не здесь мы были. Я был тот же,
Но чувствовал себя другим.
Его лицо нечеткое, чужое. Но слов
Достаточно нам было, чтоб узнать друг друга.
И ветер нас понес, и мы пошли,
Чужие, но в согласии друг с другом
И с временем, мы встретились
Нигде, ни раньше, ни потом, мы шли по тротуару
как дозор.
И я сказал: «Чудесное я чувствую легко,
Но, все же, легкость – главная причина ? Ответь,
я все забыл».
«Я не намерен повторять свою теорию,
Что ты забыл. Она сыграла свою роль.
Забудь свою, молись, чтобы тебя простили.
Забудь хорошее и злое. Плод вчерашний
давно уж съеден, сытый боров
сам будет съеден. Прошлых лет язык
пригоден для речей, что говорились в прошлом,
язык для будущего - ждет своей поры.
Но переход не представляется преградой
Для духа страждущего, оба мира
сливаются в один. Поэтому
На улицах случайных я нахожу слова,
Оставив тело на далеком бреге.
Нас взволновала речь, она нас заставляет
Очистить свой язык, предчувствие поднять,
Раскрою я итог, которым увенчаешь жизнь.
Во-первых - трения ослабшего ума
без наслаждения, без цели, без конца,
лишь горечь неоправданных мечтаний,
разлад меж телом и душой.
И во-вторых - бессильная тоска
от человеческих пороков, смех больной
над тем, что больше не смешно.
И наконец, суровый приговор тому, что делал ты,
кем был; стыд от ошибок и от малодушья,
от зла, которое ты причинил.
И одобрение глупцов, и пятна почестей
невыносимых. Преследуют ошибки дух по жизни,
Пока огонь не обновит его.
Веди свой шаг размеренно по жизни,
Ритм сохрани».
Настал рассвет. На улице случайной
Покинул он меня, закончив речь.
Гудел рожок.
III
Есть состояния, на первый взгляд похожие,
но разные по сути, растут они в одном ряду:
Привязанность к себе, к вещам и людям,
Отход от них, и третье – безразличье,
Отсутствие цветения меж двух крапив –
живой и мертвой. Для освобожденья
на помощь память призови:
раздвинь любовь дальше желаний,
уйди от прошлого, грядущего не жди.
Так, наш патриотизм становится
Причиной наших действий, в общем-то
неважных. История - она же рабство.
Посмотри, как исчезают лица и места,
как изменяются и получают новый облик.
Греха не избежать, но все исправится.
И люди, и места. У всех есть гений.
И почему несчастных любим королей,
Или казненных, или умерших безвестно,
А забываем о живых? О тех, кто при смерти?
В наш колокол назад не зазвонить, и Розу
Нам не возвратить.
Старинные порядки не нужны,
старинный барабан заглох.
Восставшие и те, против кого они восстали,
Нашли согласье в тишине и свёрнуты
в единую могилу.
У победителей и побежденных
знак общей смерти.
Греха не избежать, но все исправится.
Очистится землей.
IV
Слетевшая голубка с неба
воздух разбивает пламенем,
провозглашая
свободу от греха и зла.
Надежда остается в выборе костра –
Где: или пламя – или пламя.
Кто изобрел мученья ? Тот, кто любит.
Любовь – вот Имя тайного творца,
Его руками соткана рубашка
Из пламени, которую не снять.
Мы только можем выбирать
В каком из пламени нам умирать.
V
Мы думаем: это начало,
но движемся к концу,
В конце - приходим к самому началу.
Конец - откуда надо начинать.
И каждый слог, и каждый стих
(где слово точное, простое) -
начало и конец.
Стих как надгробье. Каждый шаг
Зовет нас в пустоту, в огонь
и камень. Мы уйдем опять.
Умрем, и с умершими
Вместе возродимся.
У розы и у тисса
Равновелика жизнь.
От времени нам не освободиться,
ведь память
состоит из вечности вкраплений.
И темною зимой, в забытой церкви -
мы там, мы здесь, везде, сейчас.
Мы не оставим поиск,
Мы придем в конце
В то место, из которого ушли -
Но место не узнаем.
Войдем опять в незнаемые двери,
И у реки услышим шум,
И дети засмеются где-то рядом,
И в тишине, меж гребнями двух волн, -
здесь и всегда –
увидим Простоту
(она бесценна),
Все станет на свои места:
В единый узел все
сплетутся,
Роза и огонь.