Напрашивался вывод, раз она иронией налево и направо,
Не стоит горевать мне братцы, право,
Она себе весёлая нужна.
Весну досрочно выплеснув из сердца,
Сумеет ли до финиша дойти?
Кто может знать превратности пути?
Кому засовы не нужны и дверцы?
Понять хотел, но весела она!
А я привык, что грусть её обитель.
Ей меланхолия давно должна
Сто дней печали в год, мой дух сказитель
Её тоски, сомнений и забот.
Не женщина, не фея, не колдунья,
Не пламя солнца в чреве сефирот,
Не лёд отчаянья и бред безумья.
Всё это не она, а кто ж тогда?
Кого любил я преданно и нежно?
В кого струила хладная звезда
Последнюю щемящую надежду?
В мой призрак, в мой отчаянный фантом,
Пошедший по рукам окровавлЕнным,
По теням, гобеленам белопенным
Закатных волн, теперь стою на том,
Что призраки меня и я..., как больно!
Рассеивает время узы, свет,
Тебя со мною не было и нет,
Одна ирония и блеф, с меня довольно!
Я по песчинке образ твой растил,
Пока в груди барханы не надуло.
И вот, разбитый, выбившись из сил,
Влачусь гюрзой отстрелянной из дула,
Расплавленного забытьём зрачка,
В котором чертенята варят зелье.
В полуденных стенаниях сверчка
Я чую ночи горькое похмелье.
Сорвёшься вязкой каплей с губ сухих
Кошмаром беспредельщика - заката,
Рубиновой слезой застынет стих
В ладони прорастёт сквозь бинт и вату.
Висеть обоим нам на пустоте
Крестообразной онемевшей ночи,
На выбеленном нежностью холсте
Распятых рисовать никто не хочет.
17. 10. 2011