ГУМЕР. СТИХИ.РУ
БЛУДНЫЙ СЫН
ФИЛОСОФСКИЕ СНЫ.
* * *
Небесный свод Путем был Млечным вспорот:
Червонным златом рана звездоточит.
Огнями электрическими город
Как будто небу бросить вызов хочет.
И в том ошеломляющем повторе
Знамение, казалось в звёздах стынет,
Что мы в своей безудержной гордыне
Бросаем вызов Богу - нам на горе.
Двадцатый век закончился. И смутно,
Непосебейно в душах человеков.
Да с чем же мы расстались? Только ль с веком?
А что там в Библии про день толкуют Судный?
И если явью станет вдруг такое?
Сдадут когда-то где-то чьи-то нервы...
Не откупиться от потопа - евро,
Как знать, кого наметит Бог на Ноя?
Распятие, икона, лик Каабы,
Святыни тадж-махалов, римов, мекк...
Благоговейно чтится это как бы,
По правде же вне бога человек.
В ночное небо устремлён с порога:
Вот Млечный Путь - на двадцать первый век.
Туда надменным? Иль смиренным? С Богом
В своей душе - ступил ты, человек?
* * *
Олегу А.
До времени в своей деревне
живу. Работаю, пишу,
картезианствуя «в сумленьях»,
эпикурействуя дышу,
озонным слоем вдохновенья.
Коран и Библию читаю.
Лечу в себе болезни «измов»,
и мудрость грека постигая,
не чужд его эвдемонизму.
Сверяю этикою «Сада» -
простого люда тягу к счастью.
А мне, тем более, не надо
богатства, славы или власти.
Вынь да положь: любовь, застолье,
друзей, российское раздолье,
Санкт-Петербург и эту волю,
перо, бумагу, стопку книг.
Пожалуй, все, пока, старик!
“COGITO ERGO SUM”
Живу без претензий,
по селам кочуя,
служу без возвышенных дум.
Сказал бы Картензий,
добычу почуяв:
“Cogito ergo sum”.
Кому это важно: ветшает личность, -
«Мыслить - значит существовать».
И путая с драмой - трагикомичность,
на Бога осталось лишь уповать.
В болезной стране - «о культуре мышленья»,
где лексика урок и загнанный дух?
Воочию мне, сквозь «принцип сомненья»:
«Россия - навозная куча для мух».
Когда-нибудь к гаваням бедной России
пристанут навеки - покой и мир.
Пока же плаваем в морях насилья,
и бесы правят свой адский пир.
Отброшу сомненья, глянув в душу,
как в холод колодезный и пустоту,
признаю, конечно, не без сожаления ,
эту удушливую правоту.
Не встать бы на путь, каким вели бы -
в мир «эстетический» - там в «Бисер игра».
А вольный верлибр - ямбом классическим -
выходит измученно из-под пера.
Уроки Клио
В чём самоценность истории?
К чему этот опыт могучий?
Разве минувшего горечь
чему-то людей научит?
Верил Сократ искренне,
в хитон свой кутаясь порванный,
что в спорах рождается истина.
а породил ссору.
Но был ли подвластен демосу,
перешагнувший века?
Травили-то люди-демоны
беспомощного старика.
Афины - О, вечный город:
равновелик и ничтожен,
за что ты свою гордость -
философа уничтожил?
А я все взываю к людям,
к чему история им?
Ах страсть - поиграть в судей,
вот вечный Иерусалим.
Пилат виноват? Иуда?
Истина же проста:
приговорили - люди
к казни Иисуса Христа.
И упокоив совесть,
утихомирив слегка:
расстрел в Ипатьевском доме
списали на ВЧК.
ДВЕ СУТИ
«Две вещи наполняют душу все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них. Это - звёздное небо над головой и моральный закон во мне».
И.Кант.
Две сути наполняют душу.
Пылают звёзды чистотой.
Чиста ль она? - я душу слушал.
Искал в ней нравственный покой.
Повально ныне верят в бога -
от «новых русских» - до детей...
Я эту тему тоже трогал -
от созерцанья - до страстей.
И дуализм Земли и Неба
своею этикой сверял...
да нет, агностиком я не был :
реальность Бога проверял.
Но оставалась «вещь в себе»
«для нас» - лишь в Миф преобразуясь.
Упорно Бог не шел к тебе,
пред «чистым разумом» - «тушуясь».
Охотно звёзды нас пускали
свои пространства не тая,
но доказательств не давали -
«железных» - Бога бытия.
И не смотря на экспансивность
миссионеров и церквей,
я ощущал - богопротивность
витала над землёй моей.
Наука звёзды приближала,
но балом правил Сатана.
И быстро нравственность ветшала,
и в бездну падала страна.
А рабский дух интеллигентский,
толпой входя в мои стихи,
просил у Неба индульгенций
за совершённые грехи.
Мерил в гармонии я тщетно
Мораль и Небо - Им, Одним...
Но все желанней хадж заветный
и в Мекку, и в Ершалаим.
Я ПЕРО ОТЛОЖУ
Я окно распахну и прохладу вдохну полной грудью.
В звёздном небе России не увижу созвездья Стрельца.
Как непросто, страна, ты скажи, как мучительно трудно
И любить, и жалеть, и страдать за тебя без конца.
Я перо отложу. В эту ночь непроглядную выйду,
Пожалею эпоху за отсутствие резвых коней.
И, вздохнув, оседлаю авто неказистого вида,
Передачу «врублю» и помчусь вдоль бескрайних полей.
И уйду-унесусь в эти звёздные россыпи-дали,-
Сын сожженных степей и Уральских обветренных гор.
Приоткроет глаза моя Родина в дрёме-печали,
Я скажу: «Спи, Отчизна, я всего лишь поэт, а не вор».
В деревеньках твоих прожигая бензин свой без цели,
Светом фар пробивая дорогу сквозь ночь напролёт,
Покажусь там и здесь, то ли демоном, то ли метелью,
Лишь у сельских погостов сбавляя ретивый полёт.
Пронесусь по селу - пареньком загулявшим с гармонью,
Поцелуем охальным в сны девичьи нахально вбегу.
И за волком степным ради шутки ударюсь в погоню,
И красотку от мужа на погибель её завлеку.
От красотки - куда? Чем себя позабавить на свете?
Не хочу в кабаки: над стаканом вовек не тужил.
Как и в детях, кураж - по-иному играет в поэте,
Потому что поэт в государстве детей старожил.
Коль зайти в казино,- перепутать всем шалые карты
И «везучих» в рулетку на забаву дотла разорить,
А под утро зайти к захмелевшему старому барду,
На два голоса с ним песней бурную ночь проводить.
Ты скажи мне, душа, что толкнуло тебя на дорогу,
Ни с того, ни с сего от тепла потянуло во тьму?
Но молчанье в ответ, только сердце забило тревогу:
Как Россию понять, если сам я себя не пойму?
Но когда улетучится ночь в сизой дымке рассвета
И огарок свечи до бесформенной жижи спалю,
Я перо отложу, ибо кончилось время поэта.
И хозяевам жизни весь их суетный день уступлю.
НА ВСЕХ ОДНА
Не русский я, но россиянин.
Мустай Карим
Я - азиат. Потомок диких орд.
Их тьмы, их тьмы пришли из-за Урала.
Из-под подков пыль небо заслоняла.
Срывалась пена с лошадиных морд,
А следовательно, должен быть я горд,
Что триста лет Русь под Ордой стонала.
Не чувствуя подвоха и обмана
И чистым сердцем Русь мою любя,
Читал я в детстве об Орде у Яна
И, всей душою ненавидя Хана,
Не отделял я русских от себя.
Теперь я знаю: с этим можно спорить.
Лукавила со мною в детстве повесть.
И нет свидетельств кровожадности нигде.
У предков были и мораль, и совесть,
И Ханом был московский Князь в Орде.
Я - азиат. Потомок диких орд.
Но если вдруг услышу:
«Мы - славяне,
Россия - лишь для русских быть должна»,
Спрошу:
«А я - изгой?
Не россиянин?
И разве я страной своей не горд?
И разве Ост дороже мне, чем Норд?
И мне не любы осень и весна?
А где - Европы с Азией слиянье?»
Я - азиат. Потомок диких орд.
Но Родина у нас у всех - одна.
* * *
Вот сон: толпа. Во взорах плещет тьма.
Инстинктом стаи каждый заморочен
Под лидерством убогого ума...
Почти рассвет. Спешу в остаток ночи
Смирить толпу. Мальчишка опорочен,
С поличным схвачен. Рядом с ним сума
Украденная - на снегу - уликой.
А над толпой дух перегарный крут,
Но круче - дух ватаги одноликой:
Готовый к акту скорый самосуд.
«Постойте, люди!» - Я во сне был смел,
Взвился мой голос над толпою звонко:
«Суда хотите? Ладно. Но спросите
Сперва у этого несчастного ребёнка:
Он что-нибудь на завтрак нынче ел?»
И дух толпы мгновенно подобрел,
А ненависть преобразилась в жалость.
Но сон прошел. Я дальше не смотрел,
Что с ними всеми там, на рынке, сталось.
ДЕСЯТЫЙ СОН.
И снится мне десятый сон:
Восток. Жара, Кричат арабы.
Торговцы.
Музыка клаксон
Многоголосой гаммой.
Как бы
Не Мекка - старый граммофон.
И храм.
Священный храм Каабы.
В одеждах белых, просвещён,
Молюсь, коленопреклонён,
Паломник. В хаджи посвящён.
Рукою глажу «чёрный камень»,
В душе горит священный пламень...
И вдруг счастливый голос мамин
Послышался из-за небес -
Великим чудом из чудес.
СТАРИК.
Случайно встреченный старик,
Чьи волосы - белее луня,
В глазах - не праздники, не будни,
А только просвещённый лик.
И шёпот был похож на крик:
«О, Господи! Что будет с нами?!» -
Шептал иссохшими губами
Случайно встреченный старик.
Все думал: почему он сник?
Во сне я был ещё моложе.
Каким провидцем был он, Боже,
Случайно встреченный старик.
И молча прошагал я мимо,
Вопрос мой лишь потом возник:
А может быть, был Божьим сыном
Случайно встреченный старик?
ДОБРО И ЗЛО
И даже взглядом нас не удостоив,
Прошёл Порок с высокой головой.
А вид такой, как будто из героев
Он величайший истинный герой.
А вот Старик - он мухи не обидел,
Во взгляде просветлённом - доброта.
А шёл себе и был почти не виден.
Да ну его! - святая простота.
Вот так всегда, к несчастью, и везде:
Достойных ада - носим на руках,
Добро ж, на случай, держим мы в узде,
А чаще - гибнуть гоним на крестах.
ПАЛАЧ
Я просыпался. В снах - дожди,
А здесь - январь. В холодном небе -
Сто тысяч золотых гвоздик.
А там, во сне, такая небыль:
Быть может, новый мой сонет.
неужто просто сон? О нет!
Куда отважился я выйти?
В безумный дождь, промок до нитки
И грязь разутый я месил.
Похожий чем-то на мессий,
В забрызганной одежде белой
Я шёл и шёл, что было сил,
И, озираясь, я несмело
К высокой башне подходил.
Пред ней на возвышенье лобном
Стояла стража. Исподлобья
Взирая, в чёрном человек
Меня указывал им злобно.
И стража быстро подходила,
Заламывала больно руки
И в башню молча уводила...
Там начинались эти муки
и то ли стон, и то ли плач...
Откуда взялся этот малый -
С подбоем алым белый плащ?
И всё в тот миг понятно стало:
Ведь это Понтий. Мой палач.
* * *
Присядь, закрой глаза и слушай.
Так нужно слушать Океан
Или обманщика - вулкан,
Что притворяется потухшим...
Но ближе - лес: дремуч, запущен...
Нам лес таёжный слушать лучше,
И чтобы был безлюден он!
А вот и звук: и всхлип, и стон...
Ты слышишь, как трубит Архангел?
Иль над тобой скользнувший ангел
Крылами рядом прошуршит?
Он по делам своим спешит.
И за строкой - волны прибой,
И дождь над молнией косой,
Как слёзы грома, прошумит.
А глаз твой внутрь поглядит
И может быть, заглянет в душу.
Всё может стих. Ты только слушай.
* * *
Себе и детям надоели -
из коммунальных закутков,
от одиночества в аллеи
и скверы гонит стариков.
И никому уже не веря,
решают: быть или не быть?
Как эти липы в старом сквере,
Измученные - жаждой жить.
Артритом скрюченные пальцы
и боли согнутой спины…
А помнят девушек и вальсы
на танцплощадках до войны.
Из сквера ухожу невольно
от взглядов их в толпу стихов.
Мне у помоек видеть больно
Больные спины стариков.
XXI век
1.
Иногда кажется: его родила женщина,
Долго нося под сердцем, как Дева носила Христа.
Иногда кажется, он сначала был распят бешенными,
А добрыми потом снят с креста.
Так хотелось: вот будет новый добрее и чище,
Цивилизованнее, как Шен-Ген и мудрей, как Тибет лам...
Но не прошло и четырёх лет, а на земле опять пепелище
Сожженных детей в осетинской школе Беслан.
2.
Когда на Земле негатив - накатил, и худо,
Люди и поэты с ними, ищут дорогу,
Не веря в себя, лишь какому-то чуду,
Соломинку им! И обращаются к богу.
И обращаются, и пишут о том подробно,
Чуть суетясь, и стараясь не мешкать,
Веря в могущество, но мысля себе подобным,
А что же Господь? Как всегда, с философской усмешкой
Он взирает на них, и искренне их жалеет,
И помочь бедолагам? Но в чём и чем? Желает.
И помог бы, и рад бы, да вот - не умеет,
Приходил, и страдал на кресте. Как иначе - не знает.
ЗАВОДЬ
А берег мой - обычный сельский двор.
Не гавань даже, а скорее, заводь.
Стихи мои негромкий разговор
Ведут между собой другим на зависть.
Здесь я и был, и буду - всех натур
Естественней - предельно прост и честен.
Душе моей на флейте свой ноктюрн
Играть не помешает Поднебесье
Большого мира суеты и жажды,
Властей, признанья, барахла и денег.
В миру моём всё это и не важно,
И недостойным признано. А Время -
Имеет независимый отчёт,
Пространство не загружено вещами,
Здесь разговор о вечности течёт
За самыми невечными свечами.
СЫН
Сестре
Забытый чай в стакане стынет,
Бездомным псом блуждает взор,
Деревья голы, как укор,
Убог и двор, и прочий вздор...
Подспудно думаю о сыне,
Нелёгкий клею разговор.
Вся жизнь в коротких перебежках,
В плену стервозной суеты,
Разбиты вдребезги мечты
И горсткой пепельной - мосты,
И вот уж старость неизбежна ,
Из жизни вырваны листы.
А дальше время горбит спину
Из-под ветшающих одежд,
Творишь винительный падеж-
Средь умирающих надежд,
Упрёком молодых невежд
Свои подсчитываешь вины.
Потом укутаешься зябко,
И снова в окна поглядишь
И сном забыться поспешишь.
а там бежит к тебе малыш
И весело воскликнет: «Папка!»
А ты беспомощно молчишь.
ЛЕТНИЙ СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ
А чёрных туч нагнало низко,
И ну давай друг друга тискать,
Так это враз приводит к ссорам,
Ну и пошло: качнулись горы,
Над миром полетели стрелы,
И заревели львами громы,
И ливни шкварками вскипели
На сковородке-кровле дома.
И мир немой во страхе замер,
Смотря, как стрелы землю роют.
Молниеносная из камер -
Благословенный «поляроид» -
Тебя запечатлела в кадре:
До нитки мокрая бежала
К своей спасительной парадной -
От острых ливневых кинжалов.
А я хотел не просыпаться,
Навстречу выскочить с зонтом.
Но в негатив нельзя ворваться...
И что стоит за этим сном?
БЛУДНЫЙ СЫН
Весь этот мир устроен на забаву -
«Утехой» для Марии, как Шале*.
И Рождество - не рождество по праву,
А жирная индейка на столе.
И от содомских шумных городов,
От всенощных фальшивых, от убранства
Роскошных храмов, лжи и окаянства
Уходит в ночь безлюдного пространства
Утративший своих учеников -
Изгой-скиталец, раб извечных странствий.
Исполнив всё, что повелел Отец,
И приняв муки на горе Голгофа,
Не мог Он снять терновый свой венец,
Когда в итоге получилось плохо.
Ни показаться на глаза Отцу,
Ни на Земле невмоготу остаться...
Но сыном блудным где ж ему скитаться?
Быть вне закона выпало лицу -
Не быть своим ни одному крыльцу,
Давно уж лыс и гол иссохший череп,
Но кровоточит рана на груди,
А паства притворяется, что верит...
Иди, старик, куда-нибудь иди.
1. «ЦВЕТЫ ЗЛА»
Не сплины нам писать бы, а буколики,
эклоги сочинять о прелестях любви…
Когда бы до сих пор он не бродил - Раскольников
в том городе, где «Спас», где Храм есть «на крови».
Писать бы о цветах, об ивах, и о вербах.
Грехов людских, поэт, когда ты сбросишь груз?
Я сбросил бы давно, когда б не новый Герман
старуху припугнул: «семёрка, тройка, туз»
Мне б вновь сплести «Венок», искусный из сонетов:
Петровский город петь времён былых шпалер*.
Я б с радостью, да град давно тот канул в Лету,
А в этом - «зла цветы» - как говорил Бодлер.
* Ряды войск вдоль улицы или ряды деревьев вдоль дороги.
2. ПИТЕРСКИЙ КОЛОДЕЦ
Был этот мир «придуманный не нами» -
как в шлягере у Аллы Пугачёвой.
Его фрагмент - в моей оконной раме
в дожде сверкает отблеском парчовым.
Деревья голы. Обнажают суть
своих простейших тайн произрастанья.
прохожий редкий выбирает путь
в грязи для безопасного ступанья.
И только пёс сухих путей не ищет,
бежит себе , бежит по бездорожью.
Он думает о сучке и о пище,
едва справляясь с голодом и дрожью.
Как скуден мой пейзаж в оконной раме:
в эстете не зажжёт огонь блаженства…
Да этот мир придуман был не нами,
но нами уведён от совершенства.
3. В СКВЕРАХ ПЕТЕРБУРГА
Вхожу в аллею городского сада,
сбежав от петербуржской суеты.
Вот сигаретку выкурить присяду:
За что, мой друг, так рассердилась ты?
Ну если не любовь - увяли розы,
то святость наших юных пылких встреч?
Ведь кто-то должен отнести угрозу
и хрупкий мир наш от беды сберечь.
Банальный возраст, знаешь, что такое?
когда со всех сторон оно страшит,
болото, проминаясь почвой зыбкой,
и тянет в безвозвратное туда…
А мальчик бронзовый с не золотою рыбкой,
забытый всеми, зябнет у пруда.