«Но это было явной былью
Для тех, чей был оборван век,
Для ставших л а г е р н о ю
п ы л ь ю,
Как некто некогда изрек.
* * *
Но всё, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток
И только правда ко двору.»
Александр Твардовский,
«По праву памяти».
История Сопротивления
В России, начиная с семнадцатого года, наступили чёрные време-
на. Безжалостно уничтожалось любое проявление мысли, любое дви-
жение свободы, любое изъявление благородства человеческой души.
Новый тип человека, «гомо советикус», не оставлял места ни для чего
человеческого. Жизнь «под колпаком», жизнь в камере, просматривав-
шейся через глазок, -- была идеальной моделью тоталитарного общест-
ва. Впрочем, «общества» как понятия не существовало. Безликая толпа
рабов, погоняемых надсмотрщиками -- вот мечта любого диктатора.
Методы воздействия были разнообразны: от проработки на
партсобрании до лагеря, от исключения из института до психушки. За-
жравшаяся партийная верхушка иезуитски поганила все те принципы,
которые сама же провозглашала. Нет ничего более циничного, чем
«Моральный кодекс строителя коммунизма», переписанный почти
дословно с Евангелия.
Любое инакомыслие приравнивалось к побегу, за побег расстре-
ливали.
Могло ли в этих условиях существовать какое-либо сопротивле-
ние всемогущей машине КГБ—КПСС? Да, оно существовало. Никакие
пытки и психотропные средства не могли одолеть того великого стрем-
ления к свободе, которое издревле было заложено в характере русского
народа.
Интеллигенция началась с декабристов, а пришла к демонстран-
там, протестовавшим на Красной площади против ввода войск в Чехо-
словакию. Но царь, повесивший декабристов, был сущим младенцем
по сравнению с партийными иезуитами.
Духовное Сопротивление брежневскому маразму и ужасам
полицейского сыска существовало и в Ростове-на-Дону. Одним из геро-
ев этого Сопротивления была скромная молодая женщина, учительница
английского языка ЕЛЕНА ИГОРЕВНА СТАДНИК.
Елене Игоревне Стадник, преподавателю
английского языка ростовской средней школы
№ 14, подпольщице самиздата 70-х годов,
погибшей в застенках,
её ученику Виктору Галину-Архангельскому,
поэту, диссиденту, политзаключённому,
матери поэта Изабелле Сергеевне Мурзиной
п о с в я щ а ю
Пролог
Твердят они – такое было время,
А мне опять не спится по ночам.
И давит сердце тягостное бремя,
Неведомое старым палачам.
Девятый класс
«Что каяться?
Неплохо я дралась.
Наступит время –
Рухнет ваша власть!».
Елена Нестерова,
из поэмы «Алёна Арзамасская».
Я вспоминаю милые черты
И глаз огромных мудрость и печаль.
Они глядят на нас из темноты
И память за собой уводят вдаль.
И в семьдесят какой-то третий год
Уходит нашей памяти поход.
О, мужество, скрепи скорей сердца!
Я буду непреклонной до конца.
Я дань отдам прекрасным именам.
Они сейчас нужны, как воздух, нам.
Учительница милая моя!
Ну как же о тебе забуду я?!
Ты очищала юные сердца
Своей душой Поэта и Творца.
В кровавый век, в застойное болото,
Под лапами генсека-идиота,
Под пытками андроповских…
Пылали души праведных людей.
Английский. Тишина и чистота.
Моральный кодекс. Истина проста.
Но тьме презренных истин вопреки
Живут в душе бессмертные стихи.
Девятый класс. И вечер «Мой поэт».
Я помню этот чудотворный свет,
Из глаз твоих струящийся огромных.
Как много на Руси моей виновных!
Виновны мы – что верили тогда,
Что светит в небе красная звезда.
Виновны мы – и всё же без вины.
Мы общею судьбою сожжены.
Но всё живёт, живёт девятый класс.
И в нас огонь Елены не погас.
И память будоражит нам сердца.
И мы с тобой, Елена, до конца!
Алмазный век
Елена Прекрасная,
Леночка, Лена!
Из горла кровавая
Красная пена.
И руки связали,
И душат, и бьют.
Они же сказали,
Что скоро убьют…
Серебряный век? –
В зачумлённый барак!
Россию покрыли
Зловонье и мрак.
И адовы муки –
За строки стихов.
Генсек не отмоет
Кровавых грехов.
Гноят диссидентов,
Поэтов гноят.
А я в это время –
В строю октябрят.
А я лишь сегодня
Узнала о ней –
Елене Прекрасной
Из Дантовых дней.
Тебя за Цветаеву
Жизни лишили.
А если б жила ты,
То мы бы дружили.
Я память навек
О тебе сохраню.
Ведь души людей
Не подвластны огню.
Ведь ты приняла
Эти крестные муки.
Ломали прекрасные
Белые руки.
А те, кто пытал,
И поныне живут.
Но их покарает
Истории Суд.
И всё, как вчера,
Только скрыто немного.
И нам в карцера
И бараки дорога.
Но нам не свернуть
И не сбиться с пути.
До смертного часа
Я буду идти.
И ВЕКОМ АЛМАЗНЫМ
Наш путь назовут.
И нас оправдает
Истории Суд.
Имена
На кладбище безномерном
Лежит твоя могила.
Разграблен опустевший дом.
Всё это было, было!
Но мне через шестнадцать лет
Видны твои черты.
Пусть и могилы больше нет,
Но не исчезнешь ты!
Я память сердца сохраню.
Смотрю в твои глаза.
Я верю будущему дню.
Смогу я рассказать
О тех, кто жил и был убит,
О светлых и святых.
Пусть память имена хранит
Во здравие живых!
К тебе домой
Пусть отречётся верный муж,
И пусть предаст сестра.
Растленье человечьих душ –
Лихой закон двора.
И ты с убогою сумой
На паперти у них.
Но в дом, загаженный чумой,
Ворвётся чистый стих.
И я приду к тебе домой
Через шестнадцать лет.
Но всё исчезло, боже мой,
Следа в помине нет!
Все отказались от тебя,
Забыли, как зовут.
А ты смеялась, жизнь любя,
Стихи писала тут.
Я заменю тебе сестру,
И мать, и дочь, и всех.
Я руки до крови сотру,
Сгребая грязный снег.
И я могилу отыщу,
И помяну тебя.
И я предавших не прощу.
Я буду жить любя.
Любя прекрасные черты,
Огромные глаза.
Как пела и страдала ты,
Смогу я рассказать.
Эпилог
Я трачу сердце на пустышек,
Я трачу душу в пустоту.
А где-то там, с конвойных вышек,
В тебя стреляли на лету.
И билась бедная Елена
В кровавых лапах палача.
И горлом – розовая пена,
И шрам – на выгибе плеча.
Велят забыть.
А что заменит
Людей возвышенных сердца?!
Лишь эта память не изменит
И не предаст Души Творца.
И если зваться Человеком –
То помнить всех по именам.
Тогда мы станем вровень с Веком,
Тогда он станет равным нам.
1998 г. г.Ростов-на-Дону