Как сейчас это помню: «Алёша!…»,-
Он кричал ему тихонька вслед.
Поправляя неловко калоши,
Торопился на званный обед.
Его нынче сноха пригласила
На уху иль на щи – не понять.
Толь с добра, а толь через силу
Сын пришёл поутру приглашать.
«Как вы там, дорогой, как внучатки,
Что скажи, не хватает у вас?…»
«Полно, батя, справляться!…» Перчатки
Снял и сунул в карманы за раз.
«Что ты? Что ты? Я так, я с заботы…»
Старичок не навязчивый был.
Десять лет без старухи в работе
Жил себе, в одиночестве жил.
Хотя сын вот с семьёй недалече.
Как-то вышло у них это так.
Им собраться б в субботу под вечер,
А у них всё «Никак», да «Никак».
Но старик в этот омут не лезет.
«Не заходят? Так что же? Дела!»
Не скучает – работа найдётся,
Лишь бы сила немного была.
Когда грусть уж совсем заедает,
Тогда сядет он к печке лицом.
Долго смотрит, как пламя играет,
Раньше так вот сидел он с отцом:
«…И подумать как годы уходят.
И отца уж давным-давно нет.
На стене бегло стрелочки ходят,
Сокращая и мой грустный век».
Вспоминал он старуху Маланью,
Алексея, когда тот был мал.
Деду всё доставалось стараньем,
А вот сына он «так» потерял.
И трясёт он своей бородёнкой,
С глаз стирая всю горечь судьбы.
Жизнь к земле их склонила с избёнкой,
Устояли лишь только дубы.
Это прадед сажал ещё в детстве,
А они всё стоят и стоят.
Даже тополь, вон тот, по-соседству
Сколько раз уж был пробит подряд.
«Отчего получилось так худо?»
Сокрушался всё мыслями дед.
Думал долго, но даже под утро,
Не был найден ни разу ответ.
«Да и Бог с ним…,- плевался дедуля, -
Лишь бы им то нужды не видать.
Вот внучаток одели – обули
И мне легче теперь помирать».
С этой мыслью вставал он со стула,
Двигал в печке остатки углей.
Нервно тёр то усы, то скулы.
И спешил на лежанку скорей.
Так и жил он ещё пару вёсен,
Так и сын редкий раз заходил.
А в одну очень тёплую осень
Заболел, да и руки сложил.
И избёнка совсем развалилась,
Грустно смотрит оконцами вниз.
Так по брёвнышку вот раскатилась
Чья-то честная, трудная жизнь.