Ветер, вихрь крученый, настолько плотный, что этот воздух нельзя было вдохнуть, вихрь накрыл Маргариту тяжелой оловянной волной, и она снова пошла ко дну. Озеро в своей глубине было воплощением тишины и покоя, полной противоположностью сумятице осенних вихрей наверху. Озарено было всё вокруг тихим изумрудным светом. А по мере погружения свет не темнел, а наоборот, становился ярче, красновато-янтарным тихий свет становился. Так насекомое себя ощущает в вечном покое капельки янтаря, неспокойное насекомое, ждущее ювелира, который отшлифует и оплетет золотой ниткой янтарную бисеринку, и все будут смотреть, и только восхищаться тобой, не смея прикоснуться. Не то, что эти волны и волки сегодняшней постыдной очевидности!
Стыд и гнев как-то встряхнул. Не то передернуло от омерзения, не то замерзать начала, но ведь когда замерзает человек, ему тепло, так в Книге Мертвых написано. И от этой вспышки, от этого земного ощущения неприятного, почему-то вдруг захотелось жить. И сразу янтарное спокойствие разлетелось, упали оковы с рук и ног, и она закричала, и отчаянно рванулась вверх, к свету, но остатки воздуха при этом крике неосторожно отдала равнодушной воде, а в них, в этих пузырьках воздушных, как будто, были последние силы. Два черных лебедя подхватили ее под руки и понесли над волчьим лесом. И вскоре она стояла уже у райских Врат, где громкоговоритель кричал Привратнику Петру, почему-то женским голосом:
- Петр! Поди быстро в мой кабинет, позвони в "скорую" и на всякий случай в милицию, вдруг не откачаем утопленницу. Да что ж это, господи такое! Третья девчонка топится от этих чертовых волчат этой осенью. И ничего не докажешь, не предъявишь обвинений, хоть весь город знает. Устали, товарищ спасатель? Давайте я опять позанимаюсь. Вот-вот! Отлично, ресницы дрогнули, переворачиваем, сейчас кашлять будет, сердце-то бьётся! Ну? - удалось...
Кашель словно разрывал тело. Хотелось взять и вскрыть ногтями этот источник боли внутри, и вытащить сгусток из груди, и выбросить, как это легко делала Моргана в своей операционной на острове Авалон. Господи, господи... Книжный червячок я, а не человек. На грани смерти сказки, прочитанные вчера, вспоминаю. Причал качается. Я вся голая. Катаюсь по мокрым доскам. От женщины к мужчине. Стыдно? Нет. Он совсем старик. И женщина в черном закрытом купальнике седая, старая. Вот почему черные лебеди-то - он плыл прямо в кожаном черном пальто, она в большом черном купальнике. Лебеди престарелые. Трясусь от смеха. Холодно. Или от страха. Иди это остаток сексуальной дрожи, как хамовито спрашивал, приставая, ухмыляющийся волчонок. Вон они выглядывают из-за дерева, братья Волчаниновы. Гады. Смотрят.
- Дайте мне что-нибудь накинуть на себя. Они смотрят! - гневно закричала на стариков Маргарита. Но вышло как-то тонко, пискляво. Она внимательно осмотрела свои руки, ноги, грудь. Груди были острые,твердые. Руки-ноги угловатые. Опять подросток, лет 12-ти. Потому эти старики и сумели вытащить ее. Хотя - бабка широкоплечая, коня на скаку остановит. А, вспомнила - это же сама директорша пансионата «У Озера», Елизавета Васильева, олимпийская чемпионка по плаванию, гордость города. А старик, - кто?
Вот он снимает и пытается выжать подкладку пальто, спрашивает бабку Лизавету - "а можно разве ее мокрым пальто укрывать?", та отвечает - "Можно, да вот уж и скорая помощь едет, сейчас санитары нам помогут". Он поворачивается. Узнала! Этот старик ставил у нас в клубе испанские танцы, когда были съемки фильма "У озера"! Киноартисты его звали или Князь, или Мастер Лео. Он откликался на оба имени-прозвища. Вот это да! Стоило тонуть, чтоб тебя на руках вынес светлейший князь, почти принц. Красивый. Жалко, что старый...
Старик достал из застегнутого на молнию кармана пальто полиэтиленовый пакет с документами. Всё-таки подмокли. Кочевая жизнь приучила к тщательной упаковке паспорта, военного билета, книжки Сбербанка. Но ныряние на глубину трех-четырех метров упаковка не предусматривала. Да, если понадобится восстанавливать документы, надолго в этом рабочем городке остаться доведется...
Санитары понесли девочку, укрытую уже больничным одеялом. Она что-то говорила. Махала руками. Машина поехала, но остановилась и задним ходом сдала. Старики подошли. "Вы придете меня навестить?" - спросила Маргарита, жалко улыбаясь синими губами. Ей хотелось сказать милостливо, величественно улыбаясь, но на самом деле - а она всё еще видела себя со стороны, немного сверху, то есть птица души еще не вернулась на дерево ее сердца - на самом деле она понимала, что из королевы бала вдруг стала несчастной девчоночкой из рабочего поселочка. Семья алкоголиков. Это было более чем ужасно.
- Да, мы уже сегодня вечером придём к тебе, деточка, - ласково пообещала бабушка Лиза. А Мастер Лео кивнул головой, взял ее руку и поцеловал запястье...!
Боже мой! Белая молния сверкнула перед глазами Маргариты, она закричала "Нет! Не так! Не хочу!" - санитары придавили ее к носилкам и начали фиксировать тело ремнями. "Постстрессовый синдром" - знающе определила бабушка Лиза. И добавила привычным приказным тоном:
- Пойдемте ко мне, товарищ спасатель, обсохнете, чаю горячего попьём у камина. Мы как раз самовар поставили для канадца. Опять приехал фотографировать озеро. Люблю всех, кто любит озеро. Идемте. Как звать-то вас? Где-то мы видались, за одним столом сиживали, причем достаточно высокого уровня. Не припоминаете?
- Как же не припоминать? Во Дворце съездов на чествовании съемочной группы фильма «У озера». Правда, мы с Вами сидели по разные стороны от красной дорожки. Но, зато, как говорится, проходили по одной номинации – лучшие эпизоды, не вошедшие в фильм. Так как и тренировка олимпийской чемпионки с рабочей молодежью, и танец сталеваров, и еще многое, ваше и моё, щедрой сметой проплаченное, не вошло в формат фильма для проката. Главреж Герасимов сначала сам резал, потом после комиссии. Режиссер – это у нас тот, кто режет. – улыбнулся мастер Лео.
- А как я им всем врезала, помните? О том, что людям будет стыдно ходить по берегу своего озера, где мы воплощали всю фанерную бутафорию счастливой жизни. О том, что пролечиваю людей у целебных источников, а спать кладу в немецкие бараки, хорошо хоть остались от военнопленных, хоть и тоже фанера. О том, что мы должны подтверждать делом построенную фильмами мечту. – Елизавета, разумеется, рисовалась немного, ей нравились эти воспоминания. Лео подыграл ей:
- А Первый в ходе вашего выступления врезал две рюмки водки подряд, без закуски. На третьей жена ухватила его за руку. Честно сказать, я думал, что его удар хватит. По Центральному телевидению нас показывали. Ну, судя по вашему торжествующему виду, венец олимпийской чемпионки выдержал гнев Первого.
- Это сейчас можно смеяться. А в поезде я ехала одна в купе. Люди даже не сдали билеты, просто не сели в поезд, как мне пояснили потом, чтоб не присутствовать при аресте. Чтоб не забрали как соучастников. Как при стальной руке бывало, и не раз. А по приезду меня пригласили в горком. Сдала билет на проверку, при мне в сейф закрыли. Ключ два раза повернулся. Вот, думаю, так и камеру за мной закроют. На два оборота. Ждала недолго. На второй день привезли партбилет и на этой же машине повезли в обком. Из Москвы пришла Правительственная почта на моё имя. Там был утвержденный титульный список на строительство рабочего оздоровительного комбината, только название «Сталинец» было зачеркнуто, написано «У озера».
- И вы теперь это всё строите?
- Да. Уже одну пятилетку выполнила. - Они прошли по гравийной дорожке мимо недостроенных кирпичных корпусов пансионата, вошли через калитку в маленький домик на высоком берегу.
Огромное стеклянное окно на всю стену. Как будто озеро – часть дома. Как будто дом – часть озера. Даже какая-то странного вида пальма с длинными, похожими на водоросли листьями, словно плыла ровно по середине окна.
Камин потух, но угли еще тлели. Только брось сверху стружку, пару полешков… ну, а где иностранец-то? Канадец подал голос из ванной, просил прощения на ломаном русском, перемежая франкоязычными ругательствами. Он там проявлял фотографии. Мастер Лео успокоил его на хорошо знакомом полуиспанском диалекте Васконской Аквитании. Тот, услыхав родную речь, от удивления всё бросил и едва не вышиб дверь, огромный такой васконец. Положил прямо на клеенчатую скатерть стола мокрые еще фотографии.
- Вы видите? Вы ведь тоже это видите? - спрашивал он у Лео.
- Что, Марсик, опять змея водяного запечатлел? – прокричала из кухни Елизавета. – Он тут на своих фотографиях вечно что-то находит. Говорит, что наш остров княгини Веры, это остров Нагов. Это такие древние боги-змеи, говорит - арийские. Странно – француз, ученый, а не понимает, что у нас в СССР, после войны с немецким арийцем, это слово лучше не говорить.
- Нон драгон! Деё сигннуар э ву! – француз словно забыл всё, что знал по-русски. Да и зачем? Можно было говорить так, как думаешь, не подбирать слова чужого языка. – Э ву дежа вю? Вуайе дежа?
- Дежавю, это и я знаю, это всем понятно. А что за сигнатуры он здесь видит? – Елизавета принесла самовар, взяла одно фото со стола, поднесла ближе к окну. – Смотрите-ка. Как будто птицы большие над нами. Мы плывем с девочкой, а над нами птицы. Это он говорит? А причем тут сигнатура?
- Он говорит «cygnes noirs», черные лебеди. – перевел Лео. - Даже такие здесь есть, на озере? Редкая птица.
- Нет, это залетные. Мы всего в трех километрах от завода, от города. Нет, тут я никогда не видала таких. Хотя – больше ведь за стройкой приглядываешь, за больными, малопьющими… Лебеди. Как знак какой-то. И вот, если приглядеться, еще и ворон летит, словно пытается прорваться сквозь заслон лебедей, упасть на нас. Интересная абстракция на твоих фото, Марсель. Занимательная будет книга. Ну, давайте чай пить, - зажгла с одной спички камин и снова вернулась к столу Елизавета.
Сели за стол. Марсель тараторил без умолку. Он рассказывал Лео, что это никакие не абстракции, что обыкновенный немецкий роллрефлекс на пленке ЭФ-130, всё на негативах, всё честно. Принес прошлое фото, где огромный змей, или витой лентой серое нечто сползало по ущелью к озеру. Туман. Но фиолетово-красного оттенка. Конечно, здесь нет того качества цветной печати, но на негативе зеленоватое свечение четно видно.
Лео кивал головой. Говорил с французом. Елизавета ушла мыть посуду. Надо бы поехать к девочке в больницу. Мы обещали. Эта белая молния, вспышка между ними, когда он поцеловал запястье ее, это было пугающе знакомо. Ну вот. Доброе утро, доктор Фрейд. Дожился, после 70 начали девочки-подростки увлекать… Лолиты… Хотя, это может быть, наследственное? Дед, грозный самодержец рода, гран пап-Алекс вывез свою юную воспитанницу в Сорренто, назло всем, в котором же году от роду?
Начал постукивать крупными каплями по подоконнику дождь. Лео вышел во двор, хотел снять с бельевой веревки своё пальто. И не вернулся. Двое в кожанах, ведомственная принадлежность которых не оставляла сомнения, заломили ему правую руку за спину, нагнули и повели в «черный воронок». Он молча шел, по опыту зная, что лучше прикинуться снулой рыбой, покорно поддаться процессу, иначе будет очень больно. И без сопротивления так ломило спину, что синеватые пятна поплыли, в трубу какую-то свернулся чайный стол, на котором остались сохнуть фото француза и его документы. Спасительный страх отключил сознание, и это было хорошо, а то ведь сердце…