Уманская яма 1941 год. Украина

Антон Павленко
                Уманская яма
                Август 1941 год.
                Часть первая.


Над Уманской ямой тишина,
Над Уманской ямой бродит ветер,
Растерял своих он здесь сполна
Мужичков, что с ним делили вечер

А вдали от ямы облака
Мчатся вдаль свободные как птицы
Белей- белого в кувшине молока
Белей- белого колодезя криницы

Здесь и птицы не поют весной
Зверь лесной обходит яму боком
Пахнет мертвичиною людской
Каждый день попавший в яму сроком

Неба нет над ямою давно
Вместо неба здесь дыра большая
Черная, ужасная , дыра
Полная проклятьями до края!

Небо не осмелилось смотреть
Что, здесь, на земле творили люди
Небо предпочло здесь умереть
И висеть на месте том не будет.

Проросли края "Полынь - травой"
Стены у кирпичного карьера
Пропитались горькою судьбой
Все суглинки  первого расстрела.

Над "Уманской ямой" нет дождей
Только солнце слепит  беспощадно
Нет ни кустиков,ни деревцев,ни змей
Съели все!- Солдатики  нещадно!

Съели все! До распоследних жаб!
Съели всех мышей, жуков, букашек!
Съели все, что шевелилось, - даб!
День продлить своих страданий дальше!

Ужас плена мытари судьбы
Словно баржи Волжские тащили
На плечах бурлацких вдоль реки
И от боли ночью жутко выли!

Никогда еще с Батыевских времен
Не были жестокости щедрее
Люди с белым правильным крестом
Просто убивавшие евреев!

И советских граждан и солдат
И детей! Особенно! .. И женщин!
Не кричали! - По лицу приклад
И в овраг по- тихому! - Навечно!

И согнав оставшихся в живых,
Раненых контуженных и слабых
Гуманизм к беднягам проявив
Лишь девчонок - убивали сразу!

Остальных без Красного креста
Без еды, без жалости, лекарства!
Гнали через Брамские места
Под открытым небом на мытарства!

Ближе к яме, ближе к алтарю!
Там где "Мразь Фашистская" творила
В жертву ненасытному царю
Тысячами жизни приносила!

Небольшой приватный "Мини ад"!
На земле, вернее, прям в карьере
Там такой же гомон, плач и смрад
Как для грешников,что усомнились в вере!

Только вместо грешников, - бойцы
Рваные, оглохшие, босые!
За свой долг и за судьбу страны
В судный день попавшие впервые.

Били их прикладом по спине
Геббельса воспитанники,- гнали
Кто не мог идти, штыками на земле
Быстро в сердце с хрустом добивали.

Те, кто падал больше не вставал,
Не давали люди «Высшей рассы»
Тем, кто против «Гансов» воевал
Снова встать с обочины у трассы!

Там, в пыли  лихих военных  лет
Вдоль дорог, не знают где потомки
Тысячи плененных человек
Все лежат забытыми у кромки!

И никто теперь уже, и никогда
Не узнает имя или званье
Почему ?! Без следствия?! Суда?!
Ни креста, ни места, ни названья!

И встречала воинов судьба
Горькая, полынная, седая
Брамская , ужасная  борьба
За остаток жизни возле края!

Края жизни! Края бытия!
Края озверелости  суровой!
Не от  пуза сытого игра
Смерти окровавленное шоу!

Где нет выбора попавшему в вертеп
Смерть голодная, увечье и разлука.
Выход есть лишь в поезде на Брест
К газовым каморам Равенсбрюка.

По ночам,  когда конвой не спал
Жарил мясо, шпарил  на   гармошке
Каждый, - бывший в яме умирал,
От желанья, чтоб  достались крошки!

Сто пятнадцать тысяч парных глаз!
В темноте горели неустанно!
Сто пятнадцать тысяч  горьких  раз
Заклинали небо постоянно!

Что б спасли!
Что б русские пришли!
Вызволять страдальцев из неволи
Напоили водами реки!
Глотки, пересохшие от боли.

В ночь по роте русских пареньков
С дна глубокой ямы не вставало!
В день по сто пытливых старичков
Ямы дно собою устилало!

Не кормили выживших солдат!
Не поили горем обреченных
А зачем ?
Им седня –завтра в ад!
А в аду?
Зачем пить заключенным?

Жрал конвой германский шоколад
Утром кофе сладко попивали
На земле! Сейчас творили ад!
В яму, как в жаровню опускали.

Все безрогие и вроде без копыт
Без хвостов, и даже гладко бриты
Лишь военный форменный прикид
«HUGO BOSS»а швеями пошитый!

Прямоносые, красивые в анфас
Нибелунги, рыцари- тевтонцы
На ремне, на бляхе «GOT MITT UNS»
И клинок от Круппа- стали тонкой!

У них дома были жены и отцы
Матери пирог пекли с печенкой
Дети в кирхе,- Баха фуг,басы
На органе выдували громко.

И с утра под кофе с сигаретой
Воскресеньем  настроение подняв
Выходили люди «высшей расы»
С нарезным оружием в руках.

Люди высшей расы и порядка
Чистые арийцы! - Не братва.
Лютые поклонники гуманства
Для борьбы с сторонниками зла.

Зло являлось в образе солдата
С красною звездой на козырьке
Зло смотрело, вышитой, когда-то
Красною звездой на рукаве!

Полинялой блеклою звездою
На обычном френче полевом
Пять сторон объединял собою
Знак обычный и не зла при том.

Утро начиналось с развлечений
Как должно быть в развитой стране
По краям Уманской ямы, - тени!
Даже тени прятались во мгле.

Страшно было "Зигмундам" дрожащим
Шмайссер хоть заряженный в руке.
Страшно подходить к  внизу стоящим
За колючкой, спинами к спине!

Молчаливый строй людей обычных
Грязных, чернолицых, но живых
Чьих то братьев, шуринов станичных
И отцов детишек заводных!

Смерть уже примерившим по росту
Знавших цену делу и словам.
Загнанных как звери за решетку
Кровью истекающим от ран. 

Сильных духом - силой обреченных
Много раз в бою встречавших смерть
Несгибаемою  волей отрешенных
Люди гвозди! – Сталинская твердь!

Коммунисты , воины-танкисты!
Моряки, разведчики , стрелки
Умные, - артисты-оптимисты!
В пленные попали вопреки

Всем приказам, актам и командам
Комиссарским звездам и усам
Хоть и бились истово, - нещадно
Не давали жить спокойно псам!

Не читали они Ленина и Маркса
Не учились правилам борьбы
Знали просто, враг пришел за счастьем
Каждого, и в целом всей страны

Враг пришел их кровью насладиться!
Враг пришел за женами с детьми!
Враг пришел!
И толку нет молиться ?
Враг пришел!
Вставай и ты!
Иди !

Получай- ка, Мосина винтовку
Две гранаты и патрон пятак
Выше ствол, затвор на изготовку!
Бить врага научишься никак?

Русские грузины и казахи
Украинцы,  латыши,  мордва
Смесь народа вехою на плаху
Головой советскою легла.

Они понемногу, издалека
С хуторов и дальних деревень
Собирались струйками потока
К пунктам сбора,в центр,каждый день!

Шли, к военным комиссариатам
Родину спасать от  немчуры,
Чтоб на фронте Западном, -солдатом!
Защищать покой своей страны

И призвав статистику на помощь
Сколько глаз в сомнении не щурь
Целых восемь жизней миллионов,
Мобилизовали за июль!

Встали все, кто сердцем не изгажен,
Кто запомнил!
С детства, с молоком!
Матери своей!
Что жизнью даже!
Каждый отвечает за свой дом!

Кто запомнил правило простое
И пронес его через фронты
Честь, как жизнь, как знамя полковое
Берегут до огненной черты.

До конца!
До финиша, до точки!
До последнего!
До часа на пути!
До того- как пулевые строчки
Не взорвут награды на груди!

Но иначе все случилось в Браме
Фронт разорван, окруженье, плен.
Пересыльный в Подвысоком лагерь
Ямы ненасытный жуткий тлен.

Кто они? Стоящие в овраге
Почему судьба их здесь свела
Офицеры, воины, - трудяги.
Жизнь сюда на смерть их привела.

Бедные солдаты красных армий
Южный фронт держащий на костях,
Южный, юго-западный,  дрожащий
На крови стоящий, до конца!

Две армейских приграничных группы
В «Подвысокое» уперлись отступив
Номер шесть- от армии лишь трупы
И в двенадцатой такой же лейтмотив

Оказалось мудрые КАМДАРМЫ
Не смоги удар предугадать
Не хватило  тактики , смекалки
И в котле солдатам  умирать!

И с котла под Уманью начнуться
Вяземский и Киевский и Ржев!
Миллиона два солдат советских
В сорок первом  даром пропадет.

Сгинет света белого не видя
Будто не было их вовсе на земле
Не курили молча в танке сидя
Перед боем, утром, на заре.

Не вжимались ребрами в окопах
В ледяных сугробах под Москвой
Армии, дивизии и роты.
В Русском поле –Русскою зимой.

Не тряслись в «Столыпине» на нарах
До России западных границ
Темень черную,  ночную, освещая
Блеском глаз от всполохов зарниц   

Не были готовы к отраженью
«Барбароссы» огненной косы.
Двадцать пять неопытных дивизий
Мирно отдыхающей страны.

Не были готовы,к сожаленью!
Летчики, танкисты  и стрелки.
Ждали указаний в воскресенье
Из Верховной ставки, из Москвы.

Не было  приказов от инстанций
Вождь три дня за трубкой был немой!
Все курил , курил табак Моршанский
Дым, глотая вместе с Хванчкарой.

Видел он, как старую - Европу
Принципов соседства  не щадя 
Танковые армии   фон ГОТа 
Режут словно лезвием  меча! 

Кормчий знал,  что армии Вермахта
Об  Европу, наточив  ножи
Через Польшу, быстрыми бросками
Вышли на другие рубежи.

Бывшего Советского Союза
Что шестую часть земли собрал
И прицельно, точно, без иллюзий
К лету метят точно за Урал.

И теперь усталости не зная
Нервов сталь, сворачивая в жгут
Желтым пламенем сверкают обжигая
Те глаза, что жалости не ждут

Черные, до едкого тумана
Что клубиться, забивая нос
Над сгоревшими над трупами у ямы
Пленных где, решается вопрос.

И с кремлевских башен долго смотрят
Кормчего Великого глаза.
Черные как яма в Подвысоком
Желтые - как  Брамы полоса.

Он уеденился в Подмосковье
Он ослеп , оглох и онемел
Полубог в соцлагерном сословье
Верить Зорге все же не хотел.

Он, верховный жрец огромной власти
Дикой полуграмотной страны
Расстрелявший тысячи династий
Страшный Идол жуткой Колымы.

Правил он жестоко и без правил
Метод Сталинский не должен, мягок быть.
Бывший каторжник, бывало и лукавил
«Нету правил , - некому судить».

Нету человека – нет проблемы
Враг народа! Каждый, кто хоть раз
Не поверил в твердость теоремы 
Что борьба выковывает  класс.

Закаляет класс борьба с годами
Прививает память навсегда
Или борешься с врагами вместе с нами
Или бьем тебя как лютого врага!

Веры нет любому гражданину
Матери , чекисту и врачу
Ленинцу, бухгалтеру , артисту
Офицеру, сталинцу, ткачу.

Кормчий не подписывал Конвенций
А зачем?  У нас ведь пленных нет!
Трусы есть бегущие от немцев .   
Есть штрафбат им, а пощады нет.

Но бежали, еще как бежали!
Лишь услышав слово- окружен!
Личное оружие бросали
Не в атаку шли а напролом.

Не на пулеметные расчеты
Куда в бой вели политруки
Не в прорывах пропадали роты
А за ними гвардии- полки.

И дивизии и группировки армий
Разметал стальной германский мол
Без припасов боевых, без связи
Брошенных людей на произвол.

Паника в рядах и липкий ужас
Танком заползает прямо в мозг
Разум гаситься  наличием испуга
Страх как ветер по степи понес

В гущи леса, в реки, по оврагам.
Где возможность есть еще спастись
Где возможность есть еще из ада
Хоть на краткий миг перенестись.

Успокоить бешеное сердце
Волей стоны нервов заглушить
Взять оружие погибших и умерших,
Окопаться дальше и палить.


           *********


Будет позже ополченье - наступленье!
Шквалы яростных отчаянных атак.
Будет плена безысходного  томленье
И трофейный бренди и коньяк.
 
А пока на сопках на маньчжурских
Вечером воскресным млеет вальс
Сорок пять отобранных дивизий
К Муховцу приблизились смеясь

И в артиллерийские буссоли
Намечают цели для стрельбы
Сельсоветы , горбольницы, школы
Брестские заводы и мосты.

В три пятнадцать  утра , по-московски
Теплой ночью на востоке зорь
Алых всполохов безумные зарницы
Перемесят землю, кровь  и боль.

Мирно спящих, верящих, гражданских
Без разбора старых и юнцов
Сыновей безусых,  вдов с гражданской
И степенных  работяг- отцов.

А теперь в плену стоят солдаты
Отстучал последний в жизни день
Экзекуция – вот так  витиевато
На расстрелы наводили тень!

Знали все измученные жаждой
Знали, что пробил последний час
Знали, что пройти обязан каждый
Краткий миг лица не потеряв.

Когда дула раскаленных ружей
Понесут спасительную смерть.
Дождь свинца, как капельки жемчужин
Чтоб напиться, что бы не гореть.

Без воды, шесть дней на жарком солнце
Разум мутный, а в крови дурман.
Сердце не прокачивает даже
Кровь густую  загноивших ран.

Сердце среднерусского мальчишки
В двадцать лет рубцуется от мук
В двадцать лет не знает передышки
Как набат все громче стук да стук.

Ему долго жить еще по праву
Ему жить еще и петь еще, любить.
Нарожать мальцов лихих ораву,
Дом построить и сады разбить.

Ему бог еще отмерял очень много
Дал здоровье, силы , красоту
Ему жить и жить своим народом
Быть счастливым и не быть в плену.

Но до дикого трагично и жестоко
Все поправ, любой разумный смысл.
Умирать  решил за парня кто- то.
У него об  этом  не спросив.

Умирать Вам русские солдаты
Посмотреть последний в небо раз.
Глаз опухших не смыкать солдаты
Умирать без следствия,- сейчас!

И собрались, поднялись, стеною!
Без геройства, просто смирно встав
Нет оружия, нет стали под рукою
Песню запоют в последний раз

Не заткнете глоток, пока дышим
Не затмите блеска наших глаз
Мы на бой кровавый с Мразью вышли
И поем, сейчас другим в наказ!

Натянувши струны нерв канатом
Силы изможденные собрав
Лицами вставали к автоматам
Страх животный, - вовсе растеряв!

Те, кто был сильнее, поднимали
Раненых , умерших и больных
На последний бой , на  бой кровавый.
Встали все, от мертвых до живых.

И держались синими руками.
За бревном застывшие тела.
Тех, кто умер,- как за  палисадник,   
В том, где жизнь последняя цвела.

Коммунисты! Шаг вперед!
 - Команда!
Комиссар хрипел пробитым ртом
Коммунисты! Строй держать!
- Команда!
Смотрим в лица!
Сукам!
Под огнем!

Пусть запомнят, как мы умираем!
Пусть запомнят нас не мертвых, - а живых!
Знают пусть! Мы! Умирая, знаем!
К ним придут за жизнями за их!

Все зачтут вам новые Иваны!
Передушат Тварей как котят !
Только помните, смотрите наши раны!
Бабы новых нам Иванов народят!

И смотрел на «Гансов» в униформе
На улыбку голых черепов.
Что, смеясь с кокарды на кокарду
Жадно щерились провалами зубов!

Комиссар читал про КЕПА Блада
Про пиратов южных всех морей
И про то, что черепастым флагом
С белыми костями  между рей!

Покрывлся бриг,  когда в атаку
Флибустьеры шли на абордаж
Черной меткой метили  команду!
За борт всех! Законы  все поправ.

Только голый череп улыбался
Пустотой ввалившихся глазниц
Словно флаг пиратский поднимался
С пулеметных прорезей бойниц.

А убийцы, вставшие у ямы
Были внуки, тех кто пировал
Вырезал команды  бригов, зная!
Море скроет тех,- кто убивал !

Мясники , колбасники, юристы
Сытые,  здоровые – «с огнем».
Собирались к краю ямы слитно
Черной стаей белым божьим днем.

Как вороны жадные на падаль
Прилетая, чистят длинный клюв
Эти, так же , уперев приклады
Щелкали затворами в строю.

И рассеяв цепь вдоль длинной ямы
Натянув перчатку на ладонь
Офицер махнет второй, - нещадно
Крикнет громко! Ende All! Огонь!

И пока еще одно мгновенье
Отделяет жизни от небес
Мы посмотрим,  тем, кого не будет
Через миг,  условности презрев.

В черные и нежно голубые
В серые, зеленые глаза.
Жить которым остается ныне
Лишь мгновенье утреннего сна.

Нет, не просят они жизни, не гнусавят
Смерти ждут, как избавленья мук
Смотрят, понимают, не лукавят
Знают, что за Родину идут

За Россию , матушку Россию.
За Орел, Воронеж и Уфу
За поля  льняные голубые
За беленые за хаты, и  росу!

Что лежит не сброшенная утром
На восходе солнца у пруда      
Где девчонки заливанным лугом   
Мчаться босыми ногами и вода

Словно зеркало застыло и ракиты
Тихо шепчутся о пролетевших днях
Наклонившись с ивами  в молитве
Будто вдовы русские в платках.
 
И рыдают в небо обращая,
Мутный взор испепеленных глаз
Они знают, тоже точно знают
Что пришел их вдовий черный час.

Там за сотни пыльных километров
Яма черная белеет наготой.
Умерших, убитых, русских пленных
Первых - этой страшною войной!

Там ,тевтонцы рыцари - германцы
Снова Русь крестить пришли мечом
Не с крестом и божьим словом, братцы
С огнеметом, танками , свинцом.

Новый ORDNUNG в ярости штыков
Кровью русской щедро поливают
Делят всех на нужных  и рабов
Остальных без счета убивают

Чистых  кровью с правильным лицом
В рабство  Фатерляндское навеки.
Остальных в овраг к стене лицом
Пулю в спину,- если  недочеловеки.

Всех евреев, всех поляк, цыган
В печи крематориев гурьбою
Если много,- в поезд,  в караван
И не открывать дверей, конвою.

Через десять дней тюремного пути
Нет живых в вагонах для животных
Задохнулись, умерли в пути
Изошли кровавою чахоткой
 
На перрон приходит смертный груз
Паровоз усталым  чревом дышит
Лишь собаки воют в унисон 
Но людей  никто  уже не слышит

Нет живых, все мертвые стоят
Разорвали рты от боли крика
Ужас в лицах на глазах, что в ряд
Стекленеют  взглядами открыто

Дверь распахнута и страшной гурьбою
Пленные застыли на ногах
Смотрят в лица мертвые конвою
И молчат-стоят, глядят- молчат.

Не шевелятся, не ропщут и не просят
Ничего не нужно больше им
Только вьюга медленно заносит
Сцены этих страшных пантомим.


        ***************
   

Вместо чудотворного креста
Вместо «Отче нашего» в молитве
Пулеметной очереди залп.
Без разбора, всех подряд, без битвы.

Убивали, весело, смеясь.
Подбоченясь, ловко, словно в тире.
Убивали, радуясь, не злясь .
Просто убивали,  не ленились.

Для выпускников немецких школ
Высших школ в вопросах гуманизма
Был уместен массовый  расстрел
Стоиков упрямых большевизма

И себя сомнением не мучив,
Получив от старшего, приказ
Гуманисты упирались круче
В землю ноги сильные  загнав.

И стреляли, глаз наметив зоркий
Выбирая острым глазом цель
В тех, кто был моложе и живучей
Жить хотел, не думал  умереть

Комиссары, грудь расправив шире
Коммунистов ставили с собой.
Нас, держите, словно щит держите
Не дрожать! -  Держите, щит живой.

Мы свинца кинжальные удары
Примем в плоть живой своей груди
И стоять!  Не гнуть коленей старых
С нами Сталин – и стальные мы !

Да здравствует созданный волей народов…!
Стонали сквозь выстрелы рты!
Разбиты сердца, но осталась свобода
Шептали  отчизны сыны!

Все глуше и глуше слова замирали
Все реже растерзанных  строй
Единый, могучий, - запомни как пали!      
Запомни их  подвиг  живой!

Лежали горой наваленные трупы
Стволы остывали едва.
Сквозь хрип умиравших как ангелов трубы
Звучали комдива  слова.

Про дружбу народов, про солнце свободы
Про жизнь, про мечту и любовь
Убитые пели,  бессмертные оды 
Пока вся не кончилась  кровь.

Мы красному знамени дали присягу
Отчизну клялись защищать
Мы в поле под Брамой ковали отвагу
И с жизнью ее не отнять.

Вот только танкист, обезумев от боли
И в танке горевший  дотла
Кричал, в полубреде сквозь песню героев
Простые родные слова.

Все тело его голова  и предплечья
Горели при жизни огнем
Он маму звал громко с рязанским наречьем
Просил, что б молилась о нем.

И даже убийцы притихли всем строем
И дань, отдавая бойцам,
Последние стоны дослушали молча
Не веря глазам и ушам.

А Gehr капитан задрожавшей рукою
Фуражку парадную  снял
Седые куцый бобрик его шевелюры
На лбу от волнения встал. 

Отменный вояка видавший немало
За  службы армейской  - побед
Угрюмо молчал, вытирая устало
Непрошенной жалости след.

 Он честь, отдавая погибшим солдатам
 На вытяжку скорбно  стоял
 Как жаль что подобного мужества павших   
 Он раньше нигде не встречал.

И вновь протерев у пенсне золотого
От вечного Цейса стекло.
Сказал капитан, что учиться не поздно
Вот так умирать всем назло.

Таких, не заставишь плясать под гармошку
Сколь губы надсадно не дуй
Не купишь, таких, за пустые бумажки
Сколь денег им в руки не суй.

Молчал капитан и смотрел за колючку
Где в мареве тягостных дней .
Как дым растекалась зловонная туча
На бойню попавших людей

Небритых, голодных, разбитых до мяса
Лишь  взглядов немой разговор
Лишь рваного тела гниющее мясо
Да полный безумия взор.

Все те, кто остался живой после казни
Не прятали взор и лица,
Смотрели открыто, лишь сжатые пальцы
Да впалые скулы свинца

Чернее земли и бескровнее стали
Чернее  гранита могил
Живые и мертвые рядышком спали
И есть уж никто не просил.

Какая природа,  какие герои 
Таких воспитали людей
О если бы недра Вермахта плодили
Подобных убитым парней.

И в этой стране не видать нам Блицкрига
Одних лишь просторов печаль
Лежит как открытая древняя книга
России пустынная даль.

И нет ни конца и не края раздолью
Лишь только на картах флажки
И черной стрелою по красному полю
Немецких дивизий клинки!

И слева – направо открыто дороги
Грунтовой, -  разбитая грязь.
В ней вязнут колеса, копыта и ноги
И гусениц  танковых вязь.

Семьсот километров от Минска до сердца
Советских кремлевских часов
За зеленью рощ и лесов без просвета
Закрыты они на засов.

Разбитых дорог, безымянных высоток
Долов, и бескрайних полей.
Венцов деревянных замшелая мякоть
В мостах и ухабах колей.

За белыми стенами русских березок,
Могучих кряжистых дубов,
Пустых хуторов, деревенек бесхозных
С голодными ртами дворов.

Крестьянское сердце крестьянской России
Сквозь тьму лихолетья стучит
Оно как набат, что на  Киевском Вече
От боли  живущих гудит.

Крестьянское сердце бесхозной России
Немытой, голодной всегда
Ни царь, ни попы,  ни коммуны лихие
Не дали России тепла 

Иван  на костры да на дыбы развесил
Смышленых бояр да крестьян
А Петр без разбора и правды калечил
Когда не на шутку был пьян.


        Часть 2.