В пустыне жаркой и далекой, Где саксаула гибкий стан
мозолил взгляды. Одиноко жил-поживал себе бархан.
Порывы ветра разносили по всей округе гулкий стон.
Песок и солнце. Версты, мили, Уныние со всех сторон.
Бархан дремал. Струился тихо с покатых склонов вал песка.
Не знал бархан, какое лихо к нему спешит издалека.
Однажды вой песчаной бури призывный клич к нему принес.
Бархан напрасно брови хмурил и задавал немой вопрос:
Откуда? Кто покой нарушил? Зачем коснулся струн души?
С каких концов вселенской суши пришел приказ: «Живи. Дыши»?!
И пыльным днем и ночью лунной, лишая сна, уюта, сил,
напевный плач изящной дюны бродяга ветер приносил.
Сто лет бархан лежал на месте – и ни о чем не горевал.
Вдруг заспешил к своей невесте, ища дорогу между скал.
Преграды канули в былое, бархан боялся не успеть.
Он все накрыл песком, собою, неся мучительную смерть.
А дюна трепетно вздыхала, дрожала волнами, звала,
к себе манила, поджидала, интриги женские плела.
Слились сыпучие потоки. Пустыня вновь покорена.
Песчаный холм стоит высокий. За ним безмолвия стена.
Бархан и дюна. Дети ветра. Одно начало и конец.
На сотни долгих километров зыбучей нежности дворец.
Пастельной краскою картина. Ее рисую вновь и вновь.
Я – женщина, а ты - мужчина. Объединяет нас любовь.