Ты встретил свое Маленькое Счастье в задворках этой серой комнаты на краю разрушенного Мира,города А и улицы В.
Это было лучшей встречей с тех пор, как ты распрощался с Возлюбленной. Её имя было тебе не по нраву — она много кричала, ломала пальцы,курила и винила тебя в том,что ты совершено другой.Возможно,это звучало как «чудик» или как «дурачок» — или же это были совершенно иные слова, которые сейчас смутно вспоминаются сквозь пелену туманного и бессмысленного времени.
Ты только помнишь, что ее звали Нормой.Нет, это не было именем очередной еврейки или иммигрантки-англичанки, которая желала нажиться засчет сбережений мужа — она сама по себе выражала все то, что ее подруги,его друзья, коллеги,родственники и учителя прозвали «Нормальностью».
Он иногда звал ее «Банальностью», на что Норма очень сильно обижалась.
— А вот все… — каждая фраза, произнесенная Нормой, начиналась с этих слов, словно бы оное местоимение «все» оправдывало ее действия. Оправдывало всю ее жизнь.
Все — заклеивают этой дешевой монтажкой дыры в окнах, когда приходят холода.
Все — носят эти глупые гламурные сумочки от Prada или, в крайнем случае,от Gucci.
Все — хранят деньги в банке,что как и сыр в холодильнике, ОБЯЗАН быть швейцарским.
И так далее, и тому подобное — Норма оказалась настолько педантичной в вопросах нормальности,что любое из отклонений вызывало в ней волну негодования с бурей самых отрицательных эмоций на свете.
Моего мальчугана, который Не-Имел-Лица окружающие звали по-разному, только потому, что он не любил определенных ярлыков, считая, что с ними он станет похож на новогоднюю ель, пестрящую множеством бессмысленных бумажек.
Что ж, если и брать его самое первое имя, данное еще при далеком-далеком рождении,то он было Сумасшествием.
И друг мой,милый Сумасшествие,был без ума от двух вещей: времяпрепровождении за очередным занятием, которое ни за что бы не одобрила Норма,а также — созерцание деятельности этой самой Нормы.
Он — заклеивал щели в окнах детским пластилином, так как ему очень и очень нравились «разноцветные-червячки-ползающие-среди-рам», а оные окна покрывал сверху легкой голубой глазурью, чтобы казалось, что это вовсе не стекло, а лед, хрупкий и чуть прохладный.
Он — носил на спине большую торбу, с любовно нашитыми на ней зеркальцами, чтобы они каждый раз ловили в себя улыбку полуденного солнца.
Он — хранил деньги в банке. Банке из-под огурцов, так как она была довольно прочной и после использования могла служить как емкость для воды или же недурной фонарь для свечи.
Ах, и сыр — сыр мой Безумец не любил вовсе.
Сложно сказать, что послужило разладом их отношений — но в итоге Безумство, вспылив, заявило, что оно вынуждено уйти.Оно упорхнуло так внезапно, что Норма даже не заметила: только на сердце ее стало как-то пусто и крайне НОРМАЛЬНО.Да,это было то самое чувство, которое она не ощущала уже долгое время: никому было целовать ее закрытые глаза, ловить сачком звезды или подниматься по лунным дорожкам ввысь,ближе к луне, чтобы сняв ее, одеть на шею Нормы словно медальон.
Она знала, что с ним ушла та самая часть, которую она упорно отказывалась называть «жизнью» и теперь осталось лишь оно — размеренное,хладнокровное Существование.
Сумасшествие ушло — оно скрылось где-то на задворках забытого всеми города А, на той самой улице В, где ни разу не ступала нога человека.Оно отчаялось, наконец осознав, что вся его сила, которую Сумасшествие считала своим огромным достоинством, крылась в одном единственном юноше, обитавшем на улице В — имя ему было Одиночество.
Одиночество нашел моего юного друга совсем выбившимся из сил и твердящим,словно мантру, одно-единственное слово: «Норма, Норма, Норма…». Обняв Сумасшествие, юноша протянул тому острый клинок, сделанный из слёз обреченных и праха всеми забытых с одним только словом: «Решай».
Решений не было много или мало — только потому,что оно было одно.
И, сверкнув в бездонной ночи наточенным остриём, Сумасшествие отдало себя всего этому миру,на последнем вздохе распавшись гневными,надрвными надрвными нотками грома перед проливным дождем.