В бегах от одиночества грозящего, кружащего,
Разящего трезубцем разномастно-скупых дней.
И родина, и отчество затеряны, дрожащие,
А почестей, топочущих по печени - тыщ в ней!
"Я-связи" все разорваны; разорные, позорные,
Разбросанные взорами, бродящими в нигде,
Сходящие, следящие сквозь палку-дрын подзорную
За грязью и за звёздами, застывшими в гнезде.
Раздастся крик бессмысленный (дейсвительно иль мысленный?):
Стоит толпа разбрызганная в масках свистунов.
Скрипящих связей ветреных - любой и всякий высланный
И спрыснутый вдобавок липким смехом болтунов.
Стоит молчун отчаянный, случайно опечаленный,
Прибыв к порту нечаянно, разыскивая мир,
И встречен вдруг военным маршем: воздух мечом сдавленный,
Внутрь мрака зазвеневшего кричащей чумы пир.
Спокойно, но неистово восстания нечистого,
Опутанного мыслями мерцающих тылов,
Беззвучные, без выстрелов, кинжалы рвут лучистые
Пречистым ржавым светом, изнутри дымится кровь.
Борьбы, сдавившей ставками, заставленной булавками,
Порвать внутри всех глав, камин разжечь, бе желчи сжечь.
Страна, где никого вокруг, "никто" неловко гавкает,
И непонятно, без причин затонет в себе течь.
Иль в ящике защёлкнутом, исчёрненном, зачёркнутом,
Без щёлки на свободу, без окошка, без ключа.
Лишь пеленает плотная пустот граница чёртова.
Плечом палач щадит - для вечной пытки лишь свеча.
Задрёманных, распахнутых, багровых этих плах; кнуты,
Подёрнутые страхом рты, отчаяньем глаза,
Увидевшие, что нет "нас": остались "он", "она" и ты.
За "эго" жившие цветы - в себе лишь каждый сам.
В бегах от одиночества, грозящего, кружащего,
Разящего трезубцем разномастно-скупых дней.
Зажжёт оно лишь пламя - негасимое, дрожащее,
Дотла сожжёт: без взгляда, без остатка, без углей...