А октябрь совсем облетел - то-то дворникам стало работы!
То-то серых прибавилось дней, погрустневших без яркой листвы,
И, начав с понедельника вновь, мы опять добрели до субботы,
Значит, завтра закончится круг. И продолжится с новой главы.
Пахнет прелым листом и отчётливо хочется снега,
Чтоб хрустел под ногами, и ёлки в тяжёлых шарах.
А потом - сразу в пост, с февраля, как с трамплина, с разбега,
А потом - сразу Пасха, как звонкая радость в сердцах.
Но пока не сезон. Сизый вечер по-зимнему длинный,
Вкусный чай, тёплый плед. Захотелось котёнка, но нет.
И с потёртых страниц говорит мне стихами Марина
О предпразднично звонкой, по-вербному ранней весне.
В этих строках - наш с ней древний город, такой колокольный
И такой нестоличный, такой простодушный, хоть брось.
Я почти научилась не плакать, когда очень больно:
Я Мариной, Москвой, межсезоньем спасаюсь от слёз.
Самым лучшим лекарством от горечи стал Китай-город,
Белый храм на пригорке и путанных улиц изгиб.
Здесь для каждого дом, каждый здесь по-весеннему молод
И широкой московской душой, как ребёнок, любим.
Здесь от старой Москвы никуда пешеходу не деться,
Руки улиц обнимут так крепко - не сможешь вздохнуть.
Здесь в душе наступает одно бесконечное детство,
Но с другой стороны, здесь всё слишком серьёзно, аж жуть.
Здесь старинные церкви схватились крестами за небо,
Чтоб надёжней держаться и жить по четыреста лет,
Насмотревшись на счастье и ужасы, радость и беды
И впитав в свои крепкие стены закат и рассвет.
Почему Китай-город не назван ни строчкой, Марина?
Ты любила Арбат... Но позволь мне восполнить пробел.
Дай перо. Я сама за тебя нарисую картину
Острых шпилей на башнях, как в небо натянутых стрел.
И тогда из глубин существа вдруг поднимется вольно
Тёплой нежности, словно объятье, большая волна.
Я почти научилась не плакать, когда очень больно.
Я Мариной, Москвой, межсезоньем насквозь пронзена.
<29 октября 2011 г.>