Раздел ее пьяную и, как ребенка, отнес в кровать
Она несвязно что-то ему лепетала в протест,
Потом затихла, и как то по-детски закуталась в плед
Он сел с ней рядом, ему хотелось ее целовать
В губы, минуту назад несущие весь этот бред.
В русые волосы, разметанные по щекам,
В тонкие пальцы безвольно упавшей руки на плед
Аристократка, блин. А ты, тоже мне, Мандельштам.
Хотелось гладить белое бархатное ее плечо
И шептать, девочка, девочка моя, сволочь. Что же ты так
Со мной, ты же знаешь, знаешь давно обо всем.
А я тоже … тупица.. слабак… дурак..
Сидел всю ночь, отгоняя тени ползущие по стене
Завороженный феей, свалившейся на него в саже.
Фея, отравленная спиртом и дымом от сигарет.
Странная получается сказочка, да… ничего не скажешь.
Утро случилось - за окном зарычали улицы и дома.
За стеной проснулись соседи, залаял тупой доберман.
Утро зашло в комнату, решительное как мама
Которой надо будить школьника по утрам.
Она зевнула, открыла глаза, почесала нос...
Он сидел рядом, смотрел на нее как на свет.
В ее взгляде сперва - удивленье, потом – вопрос:
Было ли? Смотрит. Не помнит. «Не парься, нет.
Ты как-то не очень соображала, вот.
Чаю будешь? Может быть, бутерброд?»
Она убирает взгляд, смущается… комкает плед на груди…
«Мне надо одеться. Выйди. И знаешь чего… прости».