***
Скатился день за шторой
по горке золотой.
Смыкаются просторы
с ресницами. Постой,
любимая, над бездной.
Одна не засыпай.
Какой он - неизвестно,
без нас лежащий рай
во тьме ночной такой же.
Но там и здесь всегда
на дальний свет похожа
уснувшая звезда.
***
Полосой ложится тень
на окно к ролету.
Новый вечер, старый день.
Рядом сигарета
в дым укутала слова
о любви и быте.
То ли женщина права,
то ли цепь событий.
Опускается ролет.
Гаснет сигарета.
Тени в доме больше нет.
Нет внутри и света.
***
В промокшем доме с крышей из листвы
осенние оконные просветы
натянуты на влажные кресты
разбухших рам. Текущие сюжеты
дождливой жизни видишь изнутри.
Снаружи вся вселенная такая?
Не хочешь говорить, не говори,
сомнениями в небе истекая
и временем в начало всех начал
пространственного зёрнышка любого.
Об этом ли ты снова замолчал
за-ради допотопного святого?
2012
***
В проходах и арках сидят сквозняки
с ночною росой на петлицах.
Уходят в далёкие сны моряки
с печатями дыма на лицах.
Отечество тлеет. Осенняя хворь
ломает внутри переборки.
И тонешь в хроническом, тая, как соль
немого мирка из подкорки.
Оставив на якоре в теле печаль
гарантии снова проснуться.
Исправиться на миллионы начал
желанием соприкоснуться
с тождественным в зеркале неба... Огни
то в тучах, то в лужах мерцают.
Одни мы на свете. И листья одни
без ветра в кострах догорают.
***
Осенний бог, кленовый листопад
прошёлся по заброшенным аллеям
воскресными шагами. Дворник рад
и что-то у горячей батареи
считает, сняв на камеру с утра
немало расставаний листьев с веткой,
не спиленной им в августе. Пора
несложных слов и попаданий метких
в невиданные прежде янтари,
в неслыханные части переводов
с осеннего на зимний. Словари
любые для вчерашних эпизодов
неполные. И знаешь как назвать
лишь то, что быстро движется к развязке.
Всё остальное дворнику сметать
с божественной на зрении повязкой.
***
В иконке окна неизвестное утро
играет пылинками времени. Свет
изменчив, как вера в бессмертие. Трудно,
не выбелив главного, тысячу лет
вот так просыпаться с надеждой на чудо,
склонившее голову в летнем саду
над тенью серебряной ветки Иуды,
успевшего вымолить в дальнем аду
назад отвращение к жизни отдельной
от боли и страха, не старящей взгляд
на золото, ставшее только нательным...
О чём ещё люди во сне говорят?
Но просят назло всем причинам отсрочку
для тела. Для тела опять же. Для те...
За лобною костью колодец височный,
свинец в нём не тонет и звёзды не те,
что в небе над нами давно перезрели.
И ждёшь их паденья, и смеешь покой
в себе находить, удаляясь от цели
свести в этом мире все счёты с судьбой.
***
Почти забыл два ярких сна
из прошлой жизни в чёрной стае.
Сегодня с чистого листа
живу один, но не летаю.
Смотрю на солнечный костёр
всего одну, как жизнь, секунду,
вторую в ночь несу, как вор.
О выборе гадать не буду,
когда нет третьей стороны,
но есть далёкий близкий голос,
похожий на эдема сны,
текущие сквозь хладный хронос.
***
Под солнцем над распаханной землёй,
усеянной секундами без шляпок,
воздушной неизвестной колеёй,
нарушив ежедневный распорядок
срезания безветренных углов,
в которых могут быть воспоминанья,
оторванные временем от слов,
а значит, от нарочного звучанья
и страха приближения к себе
по буквенным трясинам междуречий.
Навстречу раскалившейся судьбе,
обнявшей тень летящего за плечи.
***
Придавленное чёрной высотой
ночное небо с вывинченной осью
дневного мироздания. Земной
ответ на все вопросы: "Это осень
меняет взгляд на алые кусты,
не первый раз горящие в пустыне."
И хочется быть с совестью на ты,
стирая грань меж ныне и отныне.
***
Зацвёл жасмин - и холода
вернулись в порох летних дней.
Горит полярная звезда
не ярче лампочных огней.
Роняет иней на дымок
из трубки мира. И хотя
ещё не мир, пока мирок -
не дольше века или дня
минуты горечи теперь.
И мысли легче, чем вчера.
И нити связанных потерь
не хочется из-под пера
тянуть опять, как льва за хвост.
Причины следствием важны,
но путаем названья звёзд,
пока друг с другом мы нежны.
***
Подобие невидимого мира,
открытое в написанных стихах
для понятых судьбы ориентиров
и родина, и музыка, и стяг,
расправленный над дикостью старенья
всего на свете, только не души.
Бессмертие кончается рожденьем.
Забытое становится чужим.
Опасным - соответствие природе
поэта, заключённого в себе,
как миф о неизвестной всем свободе,
добытой в ослепляющей борьбе.
***
Крестики белых снежинок
с райских погостов летят.
Чёрная ветка, как инок,
тянется в небо. Молчат
птицы на кущах высоких.
Сверху земля не видна.
Снизу такие же сроки,
только другая цена
новым ошибкам, похожим
на поклоненье душе,
не осуждаемой строже
грешной. И хватит уже.
***
Л.и И.
Три волны на шиферной доске
лопнули весной. О них забыли.
Лето, как на бабьем волоске,
в поредевшей золотистой пыли
к снегу по дорогам не спешит,
наливаясь соком опозданий.
Ни надежд, ни времени машин
на краях созревших мирозданий.
Кажется, что только тишина
от земли отталкивает тучи
и в паденьях больше не слышна
кислая минорность несозвучий.
***
Деревья не готовились к зиме.
Осыпались за ночь. Стоят нагие.
Беспомощность такая же во мне,
похожая на древнерусский Киев,
затихший перед тем, как лечь на щит.
Зачем же снова жертвовать словами?
Не первый снег, а время вниз летит
и чувства растворяются с дымами
последних в этой осени костров.
Так легче помнить только о надежде.
И мысли, словно снятые с крестов,
опять рядятся в белые одежды.
***
Светает. Штопает метель
проулки спального района.
Весна проснётся не теперь.
Заборы в крашено-зелёном
провинциальном столбняке
подобны клеткам с хлорофиллом.
Внутри покой. Ключи в руке.
И луч фонарного светила
отрежет дым от труб печных
лишь на мгновение мирское.
Без чувства радости под дых
и грая вешнего раскола.
Ничто извне сквозь снежный щит
не пробиваются до срока.
По швам над крышами трещит
то ли мороз, то ли сорока...
2011.