Знаешь, малыш, а у нее до сих пор глаза безумные, бездумные.
и ночами в разбитое мыслями окно, давно
привыкла. привыкла смотреть на них и не видеть,
ничего не видеть. и не верить.
казалось, что уже конец, но нет. они открывали перед ней
новое начало. зачем?
им хотелось, чтобы она начала смеяться,
не сломанным тусклым светом, а
глазами. глазами, которые как осколки ветрового стекла
калейдоскопы. в них сотни тысяч эмоций
картинок, чужих их.
но только ветер не позволял ей загнуться
разбивая, раздирая на части, чтобы
потом вновь собрать, вновь построить плот,
который говорят для двоих. говорят, ваниль.
А знаешь, малыш, у нее просто переизбыток нежности,
хоть вешайся. прорывов больше нет,
только мысли в ноль, губы в боль.
и ей все больше хочется в книги, в фильмы,
дабы чужую сказку убить. чтобы вновь убедиться,
что все лгут. и сказки тоже.
у нас не драма – у нас черная комедия.
и у многих не жизнь вдрызг,
у многих просто любовь с главными героями, стройно
по парам, пам. шагают вместе, рядом, а потом
предают, враз. или уходят, вмиг.
не страшно – смейся. тебе же будет легче, верю.
и всем будет легче, когда по обглоданным
костям твоей улыбки пройдутся
новые поезда, переезды.
переезды души, чтобы не было болезненных гематом
от одиночества, входящего в ее состав.
девочка, расслабься.
тебя любит мама и папа,
да и то, не дыши ими.
Знаешь, малыш, твоя девочка когда-то умела улыбаться
и верить людям. не дрожа.
ведь не тварь, но почему-то зубами в самую суть
вцепилась.
и все ей страшно, опасно, они сожрут.
она забывает про черный юмор, боится
обидеться, но не обидеть.
и только тихо и молча делает выводы.
теряет молча, они ведь просто люди.
А знаешь, малыш, ей просто все еще хочется любить тебя.
босиком по мокрому асфальту собственных грез, несбывшихся желаний
пусть. пусть она исправиться и повзрослеет
только если не уже.