Я много думал о бумаге:
Какую взять, на чём писать?
В обычной клетчатой тетради
Или изящней поискать?
Бедна обложка – много ль дела?
Не важен мне на ней акцент!
Она что в сердце накипело,
Как я, не пишет на лице.
Кому писать? Никто не может
С бумаги даже прочитать!
Так что обложка не поможет,
И я решился здесь начать.
Мой добрый друг, дневник блаженный,
Кому ещё мне рассказать,
Что тех, кто стих несовершенный
Прочтёт, устал уж я искать.
Писал я долго. Очень долго,
Но всё погибло на столе.
Погибло глупо и без толку
В пустой кромешной темноте.
Ну что ж, не буду огорчаться,
Возьму листок и напишу.
Мне будут рифмы появляться,
А я их холодно сожгу.
Нет, не огнём. Не надо пламя!
Они и так сгорят дотла!
Как жаль, судьба, что им крылами
Летать по свету не дала.
Но я писал, пишу и буду
О всём, что вижу я вокруг:
Как лист осенний пал в запруду,
Как покатился волн круг,
Как нежно дождик барабанит
В окно, где я о нём пишу,
Как скоро снег меня поманит
Воспеть морозов госпожу.
Но кто прочтёт мои творенья?
Лишь ты, о верный мой дневник.
Нагрянет снова вдохновенье
Лишь для тебя, мой духовник.
Не в те года, не в то столетье
Меня ты, бог, на жизнь послал!
Моё великое наследье
Оставить людям я б желал.
Но этот век не для поэтов.
Не для искусства этот век.
От душ несчастных силуэтов
Оставил клочья человек.
Мой бедный век пленит машина,
Легла, как олово, на грудь.
Искусства рушится вершина -
Её к рассвету не вернуть.
А я писал, пишу и буду,
И всё равно, что не для них,
О том, как тот листок по пруду
Плывёт для нас с тобой двоих;
Как загубили мир священный,
Искусств распяли манифест;
Мой дар великий и блаженный
Стал на земле как тяжкий крест.
Но я с тобой, дневник мой верный,
Я навсегда теперь с тобой!
Доколи бог благословенный
Не заберёт меня с собой.