ДЕРЕВЬЯ
САД
Антоновка старая в кроне таила дички,
И грузен был тополь, стрелою летевший когда-то
К Полярной звезде, и охрип над оврагом кудлатый,
Кузнечик звенел – благо пышно росли сорняки.
Сад в плотное взяли кольцо. В знак прямого родства
Со сторожем ели вокруг и черны и лохматы.
Он, впрочем, и сам отличался от леса едва,
Запущенный сад, да и то не теперь - до заката.
Звезда полуночница в черном зените зажглась.
Пес больше не лаял. Лес одолевала дремота.
Все глохло в саду. Но тем явственней слышалась связь
Звезды и кузнечика – света и черной работы.
Всю смену ночную кузнечик изделье ковал,
Что было звездою заказано самой высокой,
Трудился всю ночь напролет пролетарий осоки,.
Ему было жарко – он жажду росой утолял.
Работа в осоке касалась молчащих светил:
Они, неземные, в траве источали звучанье -
Кузнечик в зеленой спецовке на равных входил
С Медведицей Малою в самую суть мирозданья.
А где-то моторы гудят, где-то взрывы шумят,
И адская в поисках сути вершится работа.
На всем белом свете один понимающий что-то
Кудлатый не зря сторожит тебя, брошенный сад.
Вопросы не ставит, зато охраняет ответ.
Природа - разгадка, вот в чем ее вечная тайна:
Заботится небо, чтоб был у работника свет,
Кузнечика слышит звезда. Остальное случайно.
СТИХИ О ТОПОЛЕ
1
Это мышцы Геракла, не складки коры,
Это торс полубога, не ствол тополиный.
Для чего тебе, дерево, мощь исполина? –
Чтоб ворочались ночью во сне топоры,
Увидав твою стать? Кто поймет, что напор
Этой мощи чудовищной и непреклонной
Не затем, чтоб держать над землей свою крону,
Но поддерживать с дальней звездой разговор.
2
В темно-синем зените небесный стрелок
Натянул тетиву, и когда распрямился
Позолоченный лук – ты вонзился в песок,
Оперенной стрелой ты на свет появился.
Облака окликали – и ты в вышину
По мальчишески лез озорно и проворно.
Но начало тянуло тебя в глубину –
Дар небес никогда не бывает без корня.
Старый сад любовался подростком. Учась
Февралю, ты читал не снегу еще в детстве:
У ветвей и проталин есть кровная связь –
Цель их птицы, а солнце их средство,
А пылавшее жарко в родимой дали
Солнце родственно связано с рыжей наседкой,
Что цыплят выводила купаться в пыли,
Ты нежнейший их писк слышал нижнею веткой.
А наседкой усесться на почки весной –
Нет для солнца нужней и нежнее заботы…
Вот проклюнулся лист, однокрылый, смешной –
Но уж бьется, волнуется, требует что-то.
Так и будет, крыло развернув к небесам,
Он от каждого вздрагивать впредь дуновенья.
А прожилки его так подобны строкам,
Да и ветра подобен порыв вдохновенью.
3
Вкруг него бродят запахи в майскую ночь,
В дни июньские мечутся страстные вьюги,
Тополь он, и ничто тополиное… Но
Тополя этой мерой не меряйте, други.
Что с их веток зеленые стаи поют,
Знают звезды одни. И в глубоком молчанье
Старый сад неба черную гладь, словно пруд,
Обступил и ответному внемлет звучанью.
СОЛОВЕЙ
Роща за то уж назваться могла корабельной,
Что как высокие мачты ее заскрипели стволы.
Душу мою наполняя тоскою смертельной,
Ветер над ними зеленые двинул валы.
Каркнули было вороны, но, черствая, сразу
Буря их крик отшвырнула, и не было с ней
Сладу казалось нигде. Вдруг пригоршню алмазов
Бросил в меня из своей купины соловей.
В мире, что и пожелай – не придумаешь жестче,
Где не теряет дорогу один лишь из ста,
Пел соловей - билось сердце горячее рощи.
Голос сиял ослепительно, не опаляя куста.
РОЗА И ГРОМ
Сад, что душа чужая, был потемки:
где звезды, кроны, где стволы дерев?
Ночная птица начала негромко,
но тут же замолчала, оробев.
Когда над ней нет ни крупинки света,
ни зернышка – какой уж тут мотив...
Но вот, сначала дуновенье ветра,
еще мгновенье – и уже порыв.
На каменную кладку под ногами
упали капли, листья теребя –
гроза! Сверкнули плиты зеркалами –
толпа дерев увидела себя.
С рождения не знающие стрижки,
живя вокруг стволов своих кривых,
сиятельной захваченные вспышкой
себя застали в искрах золотых.
За что такая милость им нескладным,
признанием каких таких заслуг?
Огонь, небесный пощадил – и ладно,
но небо их озолотило вдруг.
Ах, вот что: угол осветив ограды
и старую корзину на шесте,
явленье розы происходит саду,
явленье желтой розы на кусте.
И гром с небес, могучих, грозных, дробью,
Чугунных ядер покатился к ней
и, посмотрев на розу исподлобья,
сказал угрюмо:
- Я твой соловей.
И смысл ее прекрасного явленья
растолковал его чугунный слог:
о жизнь моя, в минуту озаренья
так щедро ли тебе отпустит Бог,
как тем деревьям? Грозный час нагрянет,
и молния, чертя наискосок,
во все углы души моей заглянет –
хотя б один найдет ли там цветок?